Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Общему подавленному настроению очень способствовало объявление, сделанное прибывшими в штаб японскими офицерами и гласившее, что все русские военные, коим почему-либо будет угрожать личная опасность, приглашаются идти в японский штаб на Алеутской улице.

В связи с указанием Инагаки на броненосец, все это показывало, что японцы считают, что в ближайшем будущем для русских офицеров могла создаться обстановка личной и серьезной опасности. Комментарий к этому не требовалось; нам обещали не защиту и помощь, а только «убежище», да и то с достижением оного собственными попечениями.

Штабные распоряжения окончил незадолго до рассвета; решил пройти домой, попрощаться с женой. Дома переоделся по-походному зимнему, вооружился наганом и 2 браунингами, набил кожаный портфель запасными готовыми обоймами и, когда рассвело, поплелся опять из Эгершельда в штаб округа и по дороге зашел в штаб крепости, чтобы повидать там Вериго и получить последние указания и приказания (в 8 ч. утра кончался срок ультиматума, и надо было быть готовым к последующим действиям).

Прошел в штаб крепости с Корейской улицы, со стороны пожарной команды, и был несказанно, до остолбенения, поражен, когда застал все здание абсолютно пустым, с раскрытыми дверями, вывернутыми ящиками столов и всеми следами самого поспешного оставления или, вернее сказать, бегства. В одной из задних комнат застал старенького чиновника, что-то выбиравшего из ящика стола, и невыразимо испуганного моим появлением.

Спросил его, а где же комендант и все офицеры; выслушал ответ, что их превосходительство и господа офицеры были здесь несколько часов тому назад, но уже в штатском платье, а потом забрали вещи и уехали (насколько послышалось – в штаб японской жандармерии); с ними были и уехали грузовые автомобили с сундуками и чемоданами.

Вот к чему свелись все похвальбы об обороне до последней капли крови! Оставалось недоумевать, для чего же игралась вся вчерашняя ночная комедия, сорвавшая часть распоряжений по эвакуации.

Очевидно, после моего ухода выяснилось что-то такое, что сразу отрезвило всю эту пьяную и низко трусливую банду и побудило их искать спасение в близком им по внутреннему содержанию жандармском штабе; при этом награбленного добра не забыли.

Когда выходил из штаба, в стороне морских флигелей раздалось несколько орудийных выстрелов и послышалась ружейная стрельба. На Алеутской было пусто, но на Светланке встретил японские десантные роты, бежавшие по нескольким направлениям; всюду выскакивали испуганные жители; скорым шагом прошло несколько наших русских команд, в порядке и прилично одетых, но без офицеров (одно время я подумал, что это наши белые, и только через некоторое время сообразил, что это были красные части, вошедшие с разных сторон в город[)].

Пытался добраться до Розанова, но около морского штаба ко мне подошел японский офицер и по-русски предупредил, что город уже занят партизанами и частями 35 полка и что мне необходимо возможно скорее добраться до штаба японских войск на Алеутской улице. В это время Светланская была запружена народом, и это, вероятно, и благоприятствовало тому, что, несмотря на форму, я беспрепятственно дошел до нашего штаба округа; там почти никого уже не было; только казначей лихорадочно раздавал особое пособие, назначенное всем офицерам, записавшимся в офицерскую роту.

Оказалось, что часть офицеров уже разошлась по домам, часть уже ушла в японский штаб; в дверях был брошен пулемет, я схватил его и с помощью подбежавшего в это время штабс-капитана Павлова потащил его по Алеутской к японскому штабу. Мы только что успели отойти несколько десятков шагов, как к зданию штаба подбежала большая партия красных и быстро туда ворвалась; бедный казначей был захвачен сидящим над раскрытой требовательной ведомостью.

Но особенно замечательно то, что штабс-капитан Павлов, хотевший вернуться еще раз в штаб и взять там две винтовки и как-то чудом проскочивший назад, был ошеломлен, когда увидел, что во главе красных, вошедших в штаб, шел тот самый большевик, которого он две ночи тому назад захватил во время перехода с той стороны Амурского залива и который ввиду обнаруженных на нем важнейших секретных сведений и билета на имя одного из руководителей партизанского движения, был передан в распоряжение контрразведки и считался преданным военно-полевому суду и расстрелянным.

(Этим подтвердились темные слухи, что за большие деньги наша контрразведка была способна на что угодно.)

Около японского штаба стояла рота; у входных дверей – два офицера, владевшие кое-как русским языком, встречали приходивших, записывали фамилии. Я официально заявил, что отдаюсь под покровительство Японии, сдал принесенный пулемет и хотел сдать оружие и револьверы, но старший офицер заявил, что имеет распоряжение оставить оружие у старших начальников.

Внутри здания почти весь первый этаж был уже занят нашими офицерами, нашедшими здесь убежище; по словам штабных офицеров, полковник Смирнов и прикомандированный к штабу из академии полковник [2020]Антонович [2021]остались в штабе округа и заявили, что у японцев укрываться не будут.

Я успел взять у дежурного генерала несколько больших пачек сибирских, около 300 000 рублей, и распределил их между офицерами, не получившими пособия. Уже через час пришлось взять на себя распорядок; наши распустехи очень скоро дошли до того, что захотели бродить по всему зданию, пререкались с японскими часовыми и кричали, что хотят есть. Японцы вели себя очень корректно, сдержанно и с видом сочувствия, но скоро все же не выдержали и просили меня, как старшего, навести порядок.

Просьбу японского коменданта выполнил, пригрозил, что японские часовые могут ответить применением оружия, но по выражению многих физиономий пришел к выводу, что их обладателям можно было бы остаться в городе и что, во всяком случае, для честного белого лагеря они были не нужны.

Через некоторое время с кем-то из японских генералов в штаб приехал Розанов, а потом и его адъютанты; Вериго, семеновцы и почти вся контрразведка оказались в штабе японской жандармерии.

Розанов очень счастливо избежал очень большой опасности и был на волосок от того, чтобы попасть в плен к красным, что для него было равносильно смерти (не столько за Владивосток, сколько за Красноярск [2022]).

Как выяснилось, Вериго не принял никаких мер по охране города со стороны Гнилого угла, и этим воспользовались партизаны, сосредоточившиеся на побережье Уссурийского залива; рано утром они появились в районе морских флигелей современным, так сказать, порядком, захватив вагоны трамвая, к одному из которых прицепили полевое орудие; последнее установили на Светланке в нескольких стах [2023]шагах от квартиры Розанова и открыли по ней огонь шрапнелью и одновременно развернули стрелковые цепи для окружения этого дома.