Олаф Брок - Диктатура пролетариата [calibre]

По инициативе Шахматова в Академии Наук был поднят вопрос о привлечении норвежского специалиста к изучению русских говоров, и в течение 1901 года этот вопрос был решен, о чем в конце декабря Шахматов написал Броку: «Сегодня могу сообщить Вам, что Академия приглашает Вас прибыть к нам в течение этого года для изучения на месте одного из южно-великорусских говоров (я по-прежнему стою на Мосальском уезде Калужской губернии) и, если успеете, одного из северно-великорусских. Академия рассчитывает, что Вы пробудете здесь у нас три месяца и сметует Вам на Вашу поездку 900 рублей». [80]

Брок был счастлив и не скрывал своих эмоций в письме к русскому другу и коллеге: «Не буду искать изящных слов, чтобы выразить благодарность Академии, а прежде всего, Вам. […] С величайшей радостью возьмусь теперь за дело на почве святой, мне дорогой Руси. Дай Бог мне силу кончить эту новую, великую задачу!»

По официальному приглашению и солидной стипендии от Императорской Академии Наук в мае 1902 года Олаф Брок приехал в Россию для сбора диалектных материалов. Приехал он не один, а со своей супругой Нини. После экспедиции в Мосальский уезд и короткого визита к A. A. Шахматову, который в летнее время с семьей находился в своем Губаревском имении Саратовской губернии, Нини уехала в Норвегию, а Олаф задержался еще на месяц в Ярославкой губернии.

Как известно из публикаций Брока, научные результаты той поездки в Россию были очень плодотворными (Брок 1907, Брок 1916). [81]Во время подготовки их к публикации Шахматов писал: «Если бы Вы знали, с какой любовью и уважением мне постоянно приходится говорить о Вас и Ваших трудах. Своими работами по русской диалектологии Вы заслужили нашу особенную признательность». [82]

Но был и другой результат этой поездки: в марте 1903 года, т. е. через девять месяцев после диалектологической экспедиции в Россию, у Броков родилась дочь Марианш, которую друзья в письмах так и называли «русская девочка». В одной из папок, среди незарегистрированных писем в норвежском архиве, было найдено письмо Брока к его дочери Марианне, написанное в Осло 17.2.1928. Для того, чтобы описать любовь норвежского слависта к России, его народу и языку, вряд ли найдутся слова во всех языках, которыми он владел, a тот факт, что он по-русски переписывался со своей дочерью, норвежской «русской девочкой», явление и вовсе уникальное.

Не менее уникальным было и умение Брока сочетать в себе талант лингвиста-теоретика и писателя-публициста. Вскоре после отъезда супруги в Норвегию, Брок писал Шахматову: «Она, как давно я, залюбила Россию! Увидела, какие у меня там прекрасные друзья, какой там прекрасный народ. Я, со своей стороны собрал ряд наблюдений над настоящим состоянием России, которые, конечно, имеют великую цену для слависта как представителя славянского мира здесь, где мало кто знает жизнь этого мира. По-моему, в России совершается не только переход, но, пожалуй, почти что перелом, в политическом отношении. Если собрать свое мнение в афоризм, я бы сказал, что образ правления у Вас рассчитан на детский народ со взрослым правителем, а прикладывается теперь правителем-детёй к полувзрослому народу.

Сострадание с этим народом должно явиться у каждого человека в настоящие минуты. Я никогда не чувствую так ясно как теперь, как собственно следовало бы всем народам жить иначе, чем что видим теперь на свете: всюду господствует вражда, обособленность, «национализм», у нас как у Вас; а не лучше ли, если бы мог альтруизм, хоть до известной степени, проникать всех, все «народы» как и всех отдельных людей, и таким образом делать возможным, чтобы благо, развитое на одной почве, делалось по возможности доступным всем другим, – будь оно материально или умственно?

Ну, конечно, – мечты. Но такие вопросы должны являться у каждого, который желал бы делить свое «добро» со всеми, видеть всех счастливее; а насчет полит. положения России мне кажется, что оно в настоящее время тяжело, даже деморализующе, именно потому, что народ теперь – не дитя». [83]

Но не только Шахматову писал Брок летом 1902 года: находясь в этой диалектологической экспедиции, он регулярно посылал письма в норвежскую газету Афтенпостен, где описывал свои впечатления о поездке, политической ситуации в России, культуре, нравах, обычаях русского народа. С 25 мая по 29 июля 1902 в норвежской газете было опубликовано одиннадцать писем [84], которые по литературному жанру могут быть отнесены к путевым заметкам.

В этих письмах Брок демонстрирует энциклопедические знания о России. Несмотря на то, что письма были написаны в дороге: на борту речного парома, в вагоне поезда, в придорожной гостинице, под тенью дерева в лесу или в деревенской избе, то есть без доступа к научной и справочной литературе, факты, изложенные в каждом письме, поражают точностью и свидетельствуют о высоком научном профессионализме автора.

Брок очень хорошо овладел жанром путевых заметок, предназначенных для развлечения, удивления и информации. Несмотря на то, что в его заметках часто поднимаются серьезные проблемы, такие как свобода слова, правосудие и даже политическое убийство, материал никогда не воспринимается удручающим или трудным, письма действительно читаются и запоминаются легко. После прочтения этих заметок вряд ли останется сомнение, что так написать мог человек не только знающий Россию, но искренне и глубоко ее любящий.

Т. П. Лённгрен,

Университет Тромсё (UiT) – Арктический Университет Норвегии

Олаф Брок из России

(Путевые заметки в газете «Афтенпостен») I. 25.05.1902

Май стоит на пороге. Но шхеры Стокгольма все еще засыпаны снегом; тихий, ясный зимний воздух простирается над Аландским морем, а из-за острова Ханка видна элегантная «Оихонна» [85], прорезающая свой путь в светлое утро сквозь льды, приближаясь к гавани. Пока чувствуются лишь слабые проявления весны.

* * *

Финляндия. Вся страна утопает в снегах. Покрытая лесами, она простирается, сверкая белизной, как будто посреди зимы. Даже на открытых солнцу участках лишь местами, на южных склонах, удалось зацепить лучами снежную перину, прорвать ее: оно шепчет земле, что пора бы проснуться, что близится лето. Но земля не желает слушать, и Финляндия спит крепким зимним сном, который, кажется, будет длиться месяцами.

Весь народ утопает в горе, на грани отчаяния. Можно услышать, как людские мысли вращаются вокруг единственного вопроса: неужели дни нашей свободы потеряны навсегда и безвозвратно? Людские взоры устремлены к горизонту: неужели не виднеется хоть какой-то просвет? Если судить по короткому путешествию поездом через всю страну, может показаться, что другой темы для разговоров просто не существует. Вся часть вагона в зоне слышимости гудит только об одном – когда с тихой печалью, когда с громким возмущением обсуждают все тот же вопрос. Со стороны невыразимо тяжело повсюду слышать и видеть это безнадежное горе. [86]