Олаф Брок - Диктатура пролетариата [calibre]

* * *

Природа начала свой день, только люди еще спят. Перед нами Шуйское – небольшое пятнышко на карте, которому суждено стать моим пристанищем на некоторое время. По обоим берегам стоят длинные ряды крепких просторных бревенчатых домов, с выкрашенными в белый цвет ставнями окон, выходящих на реку, с дощатыми крышами, многие – с нависающими чердаками под самой крышей. Стены некоторых домов даже отделаны просмоленными панелями, иногда выкрашенными с парадной стороны красной или желтой краской. Две большие, статные белокаменные церкви с зелеными куполами и высокими стройными крестами стоят в окружении красивых берез и сверкающих белизной стен кладбища; они отражаются в голубой реке прямо напротив друг друга. Место выглядит очень радушным.

Постоялого двора в городишке нет, зато на почтовой станции есть очень приличные комнаты для проезжающих. На стук выходит приветливая хозяйка и провожает меня в маленькую комнатку. С собой она приносит пару подушек, но их, ввиду определенных причин (оживленно в подушках копошащихся), мы предпочитаем оставить на полу – их легко заменит свернутое пальто; я достаю плед и вскоре, усталый, задремываю, растянувшись на лавке. Но мой сон был непродолжительным. Озноб после путешествия на пароходе так и не прошел, и где-то через час я проснулся, дрожа и стуча зубами. Не зная никакого другого средства, я выпил с утра щедрую порцию коньяка – он хоть немного помог. Вот какая погода была первого июля. Потом она исправилась, так что на холод уже не приходилось жаловаться.

* * *

После разговора с так называемым «земским начальником», высшим представителем власти в Шуйском, который является правительственным контролером и частично выполняет функции апелляционной инстанции по делам, затрагивающим провинциальные города, я решил не съезжать с номера на станции. Обычно здесь в моем распоряжении находятся не только две гостевые комнаты, но и, при желании, весь дом.

Проезжающие редко здесь появляются, а хозяйка и ее старушка-мать всегда рады поговорить по душам на кухне или в горнице. Вовсе не стоит винить мою добрую хозяйку за то, что она заламывает непомерную цену. Она очень умна; много лет она служила в Петербурге, в какой-то момент даже в доме одного обрусевшего датчанина, так что она обучена тонкостям ведения хозяйства и обладает манерами и вкусом. Но ей не так-то просто обеспечить гостям хороший стол в это время года. Те немногие фрукты и овощи, что растут здесь, еще не подоспели. Ягод ждать еще долго. Ни одной картофелины с прошлого урожая уже не осталось. Поэтому главенствующие представители северной флоры на столе – это хлеб и крупа, порой также зеленый лук и горстка грибов, в основном сыроежек. Подать на стол мясо хотя бы раз в неделю считается за праздник; качество его, конечно же, оставляет желать лучшего. Курица, которую нам недавно посчастливилось раздобыть, оказалась такой жесткой, что стоило неимоверных усилий ее разрезать; так что я сдался на половине, зато на следующий день сидел голодный. Иногда, по воле стихии, из-за подъема воды в реке становится туго даже с рыбой. В один день может повезти, и ты поймаешь шести- или семидециметрового леща, но рыбаки также не брезгуют и маленькими рыбешками, которые из-за костлявости у нас на родине и за товар-то не считаются.

* * *

Однако трудности такого рода не имеют большого значения, когда есть яйца, молоко, хлеб и масло, а в этих продуктах у нас пока недостатка не было. В целом местечко по скудности рациона очень напоминает старую почтовую станцию в Норвегии. Чувствуешь себя туристом в ютландских краях, так же радуешься хорошей погоде и знаешь, что непростой период привыкания к новому быту скоро пройдет.

* * *

Гораздо хуже то, что здесь негде гулять. Я никогда не бывал в таком месте, где было бы так трудно найти хороший маршрут для прогулки в свободные часы. Пространство вокруг реки покрыто болотами. Через полсотни локтей за домами, которые стоят рядами вдоль Сухоны и городской реки Шуи, начинаются сплошные болота и леса с топкой почвой, где не пройдут никакие галоши. В городе нет земли, пригодной для сельского хозяйства, а в этом году дела обстоят еще хуже обычного из-за дождливого лета и высокого уровня воды в реках. Дорога, по которой можно как-то передвигаться, только одна – это узкий дощатый тротуар на набережной перед домами, с километр длиной. От церкви до полицейского участка и обратно – вот и вся прогулка. Для разнообразия можно переправиться через реку и совершить похожий, несколько более короткий маршрут от церкви до почты и обратно. Там земля от природы более сухая, поэтому доски приберегли.

Вся жизнь сосредоточена в реке, по которой время от времени проплывают пароходы и которая, в зависимости от освещения, приобретает новые краски и меняет настроение. Но если понаблюдать за рекой в течение нескольких дней, то и она истощит в глазах путешественника свою палитру, и Шуйское в конце концов ему невыносимо наскучит. Вышагивая день ото дня по доскам километрового тротуара, чувствуешь себя заключенным, правда, в тюрьме с более мягким режимом. Великий поэт моей родины изрек: «Что суждено мне увидеть в краю за грядой гор высоких…» [96]. Пожалуй, эти края он мог бы описать с помощью той же самой строчки, заменив горы на болота и леса.

* * *

Отец Павел – личность примечательнейшая. Беседа с этим пожилым человеком за стаканом чая в его уютном, гостеприимном доме доставляет истинное удовольствие. На своем веку отец Павел повидал не так много, наоборот, до странного мало. Круг его общения не только невелик, но и очень старомоден. Но это не мешает ему быть крайне обаятельным собеседником. Сквозь закосневшую оболочку его консервативных взглядов просвечивает именно та черта, которую я считаю характерной для всех русских, включая северян: разумный, трезвый взгляд на вещи, строго реалистический образ мыслей, сопряженный с теплым, глубоко человечным отношением к людям. Отец Павел яростно ропщет против всего нового, опасного, – так он воспитан, – и увядшие губы твердят истины, усвоенные еще в детстве и юности. Но при этом он осознает, что цивилизация и культура всегда шли и будут идти вперед. Вероятно, на эти взгляды немало повлиял случай, когда жизнь его маленького внука спасла операция, произведенная молодым хирургом-вольнодумцем.

Дьякон, с короткой пушистой бородой и зычным, пробирающим до костей голосом (такие пономари как раз во вкусе прихожан), более прост и мужиковат. На днях, во время литургии в день Ивана Купалы, когда священники по древнему обычаю совершали городской крестный ход с хоругвями, иконами и кадилами, наш друг так напился (всему виной обильное праздничное угощение), что ему пришлось оставить процессию по дороге – потом за ним послали лошадь. Об этом казусе мне с самым невозмутимым видом поведал церковный сторож. К подобным случаям деревенские не слишком чувствительны, ведь большинство священников сами лишь «крестьяне в рясе». А доброты, отзывчивости и радушия нашему дьякону не занимать – как и всем его землякам.