Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Для В.Л. Янина «при чтении этого (летописного. — Ю.К .) текста возникает неизбежный вопрос, почему избавление Новгорода от военной опасности 1238 г. связывается в сознании летописца с небесным заступничеством именно святого Кирилла и какой из святых Кириллов имеется здесь в виду». [577]Ученый полагает, что эта связь появляется на рубеже XIV–XV вв., когда культ святых Афанасия и Кирилла Александрийских, празднуемых 18 января, становится популярным в Новгороде. Однако не их заступничество зафиксировано в летописях. «В святцах, — пишет В.Л. Янин, — отмечен еще один значительный Кириллов день — поминовение святого Кирилла, архиепископа иерусалимского, 18 марта. [578]Эта дата, несомненно, разъясняет смысл летописного заступничества святого Кирилла за Новгород: отступление монголо-татар от Игнача Креста произошло, надо полагать, 18 марта, спустя 13 дней после падения Торжка, или же — что вернее — в этот день в Новгороде было получено сообщение о прекращении опасности и отслужены по этому случаю молебны святому Кириллу». [579]

Как видим, и Н.В. Мятлев, и В.Л. Янин все объясняют сугубо с прагматических позиций. Вместе с тем, вмешательство божественных сил (самого Творца, святой Софии, Кирилла и других святых православной церкви) [580]свидетельствует о каких-то неведомых и самим этим силам причинах божественного происхождения не появления монголов под стенами волховской столицы. Летописец то ли не знал, то ли просто не мог поведать об этом и ограничился лишь констатацией факта.

А можем ли мы сказать что-либо по этому поводу? Попробуем предположить, что и в действиях «агарян» тоже можно увидеть божественное провидение, вмешательство божеств, но только их — монгольских.

Думается, что наряду с прагматическими причинами столь неожиданного отхода монголо-татар не последнее место должны занимать причины иррационального свойства, уже отмеченные нами: чужая территория, заселенная духами, не расколдованная. Таковой новгородская земля оставалась для монголов до конца 50-х годов XIII в. В этом же скрывается расшифровка событий 1257–1259 гг., когда монголы, казалось бы уже прочно утвердившиеся в русских землях, прибывают в Новгород с посольством, в составе которого находятся «бабы чародеицы». Таким образом, более поздние события — 50-х годов — одновременно подтверждают нашу версию и о причинах несостоявшегося похода на Новгород в 1238 г. [581]Иные версии о причинах отступления монголов не доходя 100 верст до города: распутица, бескормица и проч., должны быть, по крайней мере, дополнены.

В целом же, рассмотрев вопрос о новгородском походе монголо-татар, мы приходим к выводу, что до реальной угрозы Новгороду в 1238 г. дело не дошло. Если поход на волховскую столицу монгольскими предводителями и обдумывался, то попыток его реализации по существу не было.

Апофеозом продвижения монголов на запад стало взятие в декабре 1240 г. «мати градом Русским» — Киева. Вместе с тем надо отметить и то, что до кровавого штурма города Батый, как и прежде (Рязань, Владимир), пытался решить дело мирным дипломатическим путем. Еще в 1238 г. сюда был направлен царевич-чингизид Менгу-хан (будущий великий хан). Ипатьевская летопись сообщает, что он «пришедшоу сглядать град Кыева, ставшоу же емоу на онои стране [Днепра] во градъка Песочного, видив град оудивися красоте его и величествоу его, присла послы свои к Михаилоу и ко гражаном, хотя е прельстити и не послоушаша его». [582]Следовательно, переговоры закончились безрезультатно. В конце 1240 г. сюда «в силе тяжьце, многом множьством силы своеи» подошел вместе с другими царевичами и «воеводами» Бату-хан. «И окроужи град, и остолпи си Татарьская и бысть град во обьдержаньи велице; и бе Батыи оу города, и троци его обьседахоу град и не бе слышати от гласа, скрипания телегь его, множества ревения вельблудъ его и рьжания, от гласа стадъ конь его, и бе исполнена земля Роуская ратных…» Взяв Киев, монголы ушли в русские юго-западные земли и далее в Западную Европу. [583]

А как обстояли дела в Северо-Восточной Руси? Ход событий здесь хорошо известен. Поодиночке русские князья не смогли противостоять, как считают историки, лучшей армии того времени. Многие северо-восточные города пали, другие города не стали обороняться и, по всей видимости, не подверглись разорению, а до некоторых северных городов татары не дошли. [584]Нет необходимости преуменьшать трагедию Руси и русского народа, но нет оснований и преувеличивать последствия ее. [585]

Вслед за эмоциональным рассказом летописца о постигшей беде следует четкое перечисление оставшихся в живых представителей дома Рюриковичей, которые уже в том же 1238 г. рассаживаются по городам. «Пришед седе на столи в Володимери» Ярослав Всеволодович, «разсудив коемуждо их свою вотчину». Но еще раньше он «обнови землю Суждальскую». «Съхранив» «кости» погибших, он приступает к налаживанию мирной жизни: «пришелци утеши и люди многи събра», наконец, «поча ряды рядити», а в 1239 г. происходит освящение церкви в Кидекше. [586]

Таким образом, возвращение к «структурам повседневности» происходит довольно скоро. Это же относится и к военному делу, о чем свидетельствует дальний поход Ярослава к Смоленску, состоявшийся в 1239 г. Он решал две задачи: оборонить русскую землю от соседей-врагов литовцев и вовлечь в сферу своего влияния смоленский княжеский стол. Литву Ярослав «победи и князя их ялъ, а Смольняны урядив, князя Всеволода посади на столе», да кроме того взял «множество полона». Словом, успех был полным, что и отметил летописец: «с великою честью отиде в своя си». [587]Полный, и не случайный, потому что к нему можно добавить и участие «низовских» полков в победной битве на Чудском озере. «Великыи князь Ярославъ посла сына своего Андрея в Новъгородъ Великыи в помочь Олександрови на Немци, и победиша я за Плесковом на озере, и полон много плениша и възвратися Андреи к отцю своему с честью». [588]

Приведенные примеры позволяют говорить, и вряд ли это будет преувеличением, о достаточно быстром восстановлении норм и порядков общественной жизни, существовавшей до нашествия. Пятилетие 1238–1242 гг. не внесло ничего нового в организацию северо-восточного общества. Более того, в течение почти 20 лет после нашествия Северо-Восточная Русь не была непосредственно включена в орбиту монгольской зависимости.

Однако А.Н. Насонов настаивает на том, что «после татарского завоевания во внутренней жизни края произошел глубокий сдвиг в результате тех событий, которые были связаны с нашествием татар». [589]В основном это обстоятельство он связывает с тем, что «сильно опустошен и разгромлен» был Владимир — этот «вечевой, общеземский центр». [590]Вместе с тем летописные известия (на них ссылается и сам А.Н. Насонов) свидетельствуют о довольно активной общественно-политической жизни этого города. По крайней мере, более двух десятилетий он оставался «столицей» Северо-Востока: и Ярослав, и Александр «продолжали жить еще во Владимире». [591]Последующие же великие князья, действительно, предпочитали оставаться на своих столах (в Твери, Костроме, Переяславле и т. д.). А.Н. Насонов, исходя из этого, делает следующий вывод: «Владимир как город потерял свою силу и значение; он по-прежнему оставался городом столичным, великокняжеским, но не мог уже более служить реальной опорой великокняжеской власти». [592]Можно ли говорить при этом о «глубоком сдвиге» в общественной жизни Северо-Восточной Руси? Нам представляется, что нет. Ибо шел тот же самый процесс, которым было наполнено все бытие этого края в последнее столетие: образование новых городов-государств или возрождение «старых» (в частности, Ростова, очередному возвышению которого так много внимания уделяет А.Н. Насонов). Монголы внесли в это свою лепту, но не настолько, чтобы говорить о них как об определяющей силе этой тенденции. [593]