Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Можно привести в этой связи ряд примеров такого рода. Так, в 1316 г. новгородский владыка Давид в Твери «просити Новогородцев на окупь; и кончаша съ великимъ княземъ Михаиломъ Ярославичемъ пятью тысячь рублевь». [831]Видимо, и с Москвой Новгород находился в «откупных» отношениях, выплачивая «черный бор». [832]

Безусловно, в одной плоскости с «куплями» Иваном Калитой Галича, Белоозера и Углича находятся его «мероприятия» в Ростове, а также Ярославле. То, что происходило в Ростове, «даденном» Ивану Калите, красочно описано в «Житии Сергия Радонежского». В 1328 г. там «наста насилование, сиречь кня(же)ние великое досталося князю великому Иваноу Даниловичю, коупноже и досталося княжение Ростовьское к Москве. Оувыи, оувыи! тогда градоу Ростовоу, — горестно восклицает автор «Жития», — паче же и князем ихь, яко отяся от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочая потягну кь Москве». Далее описываются непосредственные деяния москвичей в Ростове. Они «взъложиста велику нужю на град да и на вся живоущаа въ нем, и гонение много оумножися. И не мало их от Ростовець Москвичем имениа своа съ ноуждею отдавахоу, а сами противоу того раны на телеси своем съ оукоризною въземлюще, и тыцима роукама отхождаахоу, иже последняго беденьства образ, яко не токмо имениа обнажни быша, но и раны на плоти своеи подяша, и язьвы жалостно на себе носиша [и претеръпеша]… И бысть страх великъ на всехъ слышащих и видящих сиа, не токьмо въ граде Ростове, но и въ всех пределехь его». [833]

М.К. Любавский, в свое время, кратко заметил по этому поводу, что «речь идет, очевидно о взыскании татарского выхода». [834]Н.С. Борисов развил это замечание: «Получив от хана распоряжение о сборе недоимок в Ростове (или попросту взяв на откуп эту статью дохода ханской казны), князь Иван вскоре предпринял суровые меры по отношению к задолжавшим ростовцам». [835]

Наблюдение Н.С. Борисова о взятии на откуп ростовской дани, таким образом, позволяет приравнять «купли» Белоозера, Галича и Углича [836]к «насилованию» Ростова, что подтверждает наше предположение о существовании в этот период великокняжеских откупов, как «фискальной» системы.

Со связью «куплей» Ивана Калиты с уплатой «ордынского выхода» не согласен В.А. Кучкин. Он пишет, что «русская история XIV в. подобных сделок не знала. В те времена русские князья получали княжества по ханским ярлыкам, которые можно было купить». [837]Как пример таких сделок он приводит приобретение в 1392 г. великим князем Василием Дмитриевичем Нижнего Новгорода. [838]«Подобным образом, видимо, поступал еще прадед Василия Иван Калита, за большие деньги получая в Орде ярлыки на мелкие княжества…». [839]«Предложенное объяснение характера "купель" Ивана Калиты снимает… недоумения историков», — полагает историк. [840]

Действительно это так, если говорить с позиций покупки территории посредством получения ярлыка с целью временного управления ею. [841]Но ведь о ярлыках на Галич, Углич и Белоозеро, которые, по В.А. Кучкину, явились основанием «купли» этих земель, в источниках ничего не говорится. И ссылка на ситуацию 1392 г. ничего не проясняет. Следовательно, высказанные исследователем положения являются не более чем гипотезой, не исключающей других версий. По-нашему мнению, под «куплями» Ивана Калиты следует понимать не покупку собственно территории «княжеств» как административно-политических единиц Руси, а передача права сбора «выхода»-дани, в данном случае, в варианте «откупа», что широко практиковалось. Ситуация же с Нижним Новгородом совсем другая. Она, действительно, связана с политическим приобретением и выглядит как политическое дарение.

Что же касается утраты политических прав, то они были относительны. Эти земли сохраняли возможность самостоятельного внутреннего развития, но были подчинены Москве в военно-и внешнеполитическом значении: соответственно в походах московских князей выставлялась местная рать, и сношения с Ордой осуществлялись «через» Москву. Отсюда, действительно, имела место «непрочность», неопределенность их статуса, что связано с временностью, эфемерностью этих «владений».

«Купли» Ивана Калиты необходимо рассматривать, таким образом, не сугубо во внутриполитической плоскости, а прежде всего в плоскости даннических отношений. Тогда, действительно, снимаются многие вопросы о самостоятельности или, наоборот, зависимости этих земель и их князей от Москвы. Не связка Калита — князья, а связка Калита — Орда здесь является определяющей. Следовательно, в грамоте Дмитрия Ивановича поднимается не столько внутриполитический вопрос, сколько «внешнеполитический» — даннический. Актуальным он был в 30-х годах XIV в., таковым же, видимо, оставался и позже. [842]

Итак, с рубежа 50–60-х годов XIII в. между Русью и Ордой устанавливаются даннические отношения.

Социальная природа даннических отношений достаточно подробно исследована отечественными историками и этнографами. [843]Наиболее полно выглядят обобщения А.И. Першица. Он отграничивает дань от контрибуции с побежденных — с одной стороны, и от податей (налогов) с подданных, как более высокого уровня эксплуатации, — с другой. От первой дань отличают регулярные поборы, от вторых — то, что поборы совершаются не с собственной, а «с покоренной чужой общины (племени, города, государства)», остающейся при этом «более или менее самостоятельной». Мысль исследователя о сохранении самостоятельности побежденной общины представляется чрезвычайно важной при понимании сути даннических отношений. Развивая ее, А.И. Першиц пишет, что побежденные «в основном» не утрачивают «прежней экономической и социально-потестарной структуры коллективов». Экономическая самостоятельность выражается в том, что «данники располагают собственными, не принадлежавшими получателям дани средствами производства и эксплуатируются путем внеэкономического принуждения, которое распространяется не на отдельные личности, а на весь коллектив». Сохранение существующей политической системы следует из того, что «данники и получатели дани не интегрированы в составе одного этнического и социально-политического организма: во-первых, они принадлежат к разным племенам и народам, во-вторых, у них может быть разная социальная структура, равно как и производные от нее надстроечные формы». [844]Итак, в пределах даннической системы существование и развитие общественных институтов побежденных народов происходит без особого влияния со стороны внешнего фактора.

Представляется, что именно таким образом и складываются отношения между Русью и Ордой. Прежде чем мы остановимся на них, несколько слов о сопутствовавших «ордынской дани» грабежах и разбоях. А.И. Першиц отмечает подобного рода отклонения. «Первоначальная, в эпоху разложения первобытнообщинного строя и в раннеклассовых обществах, данническая эксплуатация еще не вполне оторвалась от генетически и функционально близких к ней, но еще более примитивных порядков — военного грабежа и контрибуции», — пишет он. [845]Все это имело место на Руси. Летописи часто фиксируют наше внимание на таких фактах, начиная со времени нашествия. Монголо-татары то и дело сбивались, так сказать, на неупорядоченный сбор даней: после военных или «посольских» экспедиций. Грабеж и разорения становятся итогом почти каждого появления монголо-татарского отряда в русских землях (другое дело — какова причина той или иной экспедиции; во многих случаях это бывало по просьбе самих тех или иных Рюриковичей). Точно так же, не гнушаясь, монголо-татары прибегали и к контрибуциям, как откупу от прямого грабежа. На эти татарские акции и обращали, как правило, свое внимание историки. [846]Однако не походы, даже самые разорительные и грабительские, определяли магистральную линию в русско-ордынских отношениях, а дань.