Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

И.Я. Фроянов, критикуя некоторые положения А.И. Першица, [847]вместе с тем ряд его выводов принимает и, более того, развивает. Например, заключение «о генетической и функциональной связи даннической эксплуатации с военным грабежом и контрибуцией». По мнению И.Я. Фроянова, здесь «можно сказать и более определенно: военный грабеж, контрибуция и дань находились в тесном, органическом единстве, представляя собою исторически последовательные этапы и формы в сфере отчуждения прибавочного продукта победителями у побежденных». [848]В этом ряду «данничестве — последняя и наиболее совершенная форма коллективного отчуждения прибавочного продукта, осуществляемого посредством войн. Дань собиралась в размерах определяемых договором, и, кроме того, взималась постоянно или ежегодно. В этом состоит главная особенность данничества сравнительно с военным грабежом и контрибуцией». [849]

Дифференцируя военный грабеж, контрибуцию и дань друг от друга функционально, И.Я. Фроянов в реальной исторической действительности видит по сути дела их неотделимость, сращенность. «Все названные формы, — пишет он, — возникая в разное время, не сменяют одна другую, а сосуществуют и даже переплетаются друг с другом, сохраняясь на протяжении многих столетий». [850]В качестве примеров он указывает на раннюю историю восточного славянства. В неменьшей степени, полагаем мы, это подтверждается и периодом русско-монгольских отношений.

И.Я. Фроянов обратил внимание и на, как казалось прежде, второстепенную, иную сторону данничества. Отношения между древними народами «строились не только на материальной вещной основе, но и на духовной, где религиозные воззрения, нравственные и этические нормы имели довольно существенное значение. Быть может, — отмечает он, — что духовный элемент был даже превалирующим в этих отношениях». [851]Даннические отношения, как продукт архаического общества, здесь не исключение. Поэтому «дань являлась многозначным институтом». [852]Наряду с потребительской функцией «она была средством обогащения, приобретения сокровищ, которые имели прежде всего сакральное и престижное значение. Стало быть, за данью скрывались религиозные и этические побуждения, и с этой точки зрения она заключала в себе духовную ценность». [853]

К вопросу о данничестве как социальной системе обращается и Н.Н. Крадин. Определяя кочевнические общества ранних эпох как кочевые империи, он подразделяет их на «типичные кочевые империи», «даннические кочевые империи» и «переходные кочевые империи». [854]Характерный пример «даннических кочевых империй», по мнению исследователя, — Золотая Орда. [855]Тип этих отношений он определяет следующим образом. В «даннических кочевых империях» «кочевники и земледельцы входили в состав одного политического организма, но продолжали жить отдельно в собственных экологических зонах и сохраняли различные социально-экономические структуры. Их интеграция принимала лишь политический характер. Иногда это выражалось в том, что кочевники и земледельцы входили в состав одной общественной системы (т. е. в данном случае страны), иногда ограничивалось вассальной зависимостью земледельцев и горожан от номадов… Взаимоотношения между кочевниками, с одной стороны, и земледельцами и горожанами, с другой, носили ограниченный характер и не выходили за рамки однонаправленных политических связей в форме навязываемого кочевниками регулярного взимания дани, либо закрепленного налогообложения. Кочевая аристократия, ставшая правящим классом в полиэтничном государстве, как правило, устранялась от непосредственного управления завоеванными территориями. К тому же вмешательство в управление часто было попросту невозможно из-за сложности бюрократического аппарата оседло-земледельческих государств. Вследствие этого эксплуатация, даже если она принимала самые жесткие формы, не затрагивала основ экономики и социальных отношений земледельцев и не трансформировала их с номадами в одну структуру. Все это вело к тому, что кочевники, являясь гегемоном в политической сфере, в социально-экономических отношениях оказывались более отсталыми, чем завоеванные земледельцы». [856]

Соглашаясь с Н.Н. Крадиным относительно взаимоотношений Золотой Орды и Руси как одного из покоренных оседло-земледельческих государств в целом, тем не менее заметим, что его заключение о политической интеграции кочевников и земледельцев, как представляется, противоречит его же тезису об устранении кочевой аристократии от «непосредственного управления завоеванными территориями». Это утверждение по сути предполагает сохранение не только прежних экономических и социальных отношений, но и политического строя ставших зависимыми народов, как это определяет А.И. Першиц.

Н.Н. Крадин допускает и иной, нежели данничество, тип экзоэксплуатации, когда земледельческая цивилизация не входит в состав кочевой империи. Но этот вариант экзоэксплуатации предусматривает получение непостоянного прибавочного продукта «путем многих видов внешнеэксплуататарской деятельности — грабежей, периодических набегов, войны, вымоганием так называемых "подарков", навязыванием неэквивалентной торговли и пр.» Вслед за А.И. Фурсовым он определяет этот тип как «дистанционная эксплуатация». [857]Нам представляется, что именно дистанционная эксплуатация и присутствовала в отношениях Руси и Орды. Вместе с тем ее основой являлось, безусловно, данничество. Что же касается грабежей, набегов, прочего насилия, то, как опять-таки отметил А.И. Першиц, они, являя собой более примитивные и ранние формы внешней эксплуатации, при даннических отношениях лишь сопутствовали им. [858]Наконец, «подарки» также можно считать составной частью даннической системы, о чем речь пойдет ниже. Таким образом, представляется, предложенная Н.Н. Крадиным типология отнюдь не нарушает основополагающих принципов даннических отношений, очерченных А.И. Першицем, главным из которых является сохранение на зависимой территории сложившегося до нападения общественно-политического устройства.

Вместе с тем некоторые летописные данные называют русские земли термином «улус», что, по мнению исследователей, может означать вхождение их в качестве части государственной территории в Золотую Орду. [859]Представляется, что здесь не вполне учитывается неоднозначность термина» улус». Его первоначальное значение — народ, племя. Т.Д. Скрынникова приходит к выводу, что «социальный организм, обозначаемый монгольскими терминами irgen и ulus, не представлял собой государственного образования. Оба термина были идентичны термину "этнос", обозначавшему "народ, люди, племя"». [860]«Термины "ирген" и "улус" фиксировали социально-потестарную общность гетерогенного характера, аристократией которой являлся правящий род, чей этноним стал политонимом, обозначали крупные этно-социальные объединения, причем акцент делался на людях. Границы объединений, обозначаемых как "ирген улус", определялись не границами территорий, хотя последние и были достаточно определенными, а фиксировались кругом лиц, возглавлявших отдельные его части». [861]