Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

А позже народная память соединила эти два акта — ордынский «отдарок» и основание кремлевского монастыря, сфокусировав их в одну территориальную и смысловую точку: татарское подворье в Кремле.

В случае же с Софьей Палеолог, в фольклорно-литературной форме, скорее всего, наряду с предыдущими, отразились известные события рубежа 70–80-х годов XV в., знаменовавшие разрыв с Ахматовой Ордой — прямой наследницей Джучиева улуса.

Вместе с тем нахождение монгольских послов в Москве не обязательно толковать лишь как контроль за деятельностью московских князей, поскольку послы могли (и должны были) осуществлять и отношения дипломатического порядка. [1034]

С начала 60-х годов XIV в. князья уже не ездили в Орду за ярлыками, а ярлыки привозили им монгольские «послы». И если в 1362 г. «отъ Мурута ярлык на Москву» «привезлъ» (другой вариант: «принесоша») «киличей» Дмитрия Ивановича, [1035]то в 1363 г. на «коронацию» Дмитрия с ярлыком прибыл сам ордынский посол. «Князь великии Дмитреи Иванович [ь] приеха въ Володимерь съ свое братьею и со всеми князми Русскыми и со всеми бояры и прииде къ нему посолъ изъ Орды отъ царя Авдуля с ярлыкы, князь же великии Дмитреи Иванович[ь] посла отпустилъ въ Орду…». [1036]В отношении тверского князя это повторилось в 1370 г.: «во Тферь изъ Орды пришедъ татаринъ Капьтагаи да Тюзякъ привезли ярлыкъ князю великому Михаилу на Тферьское княжение». [1037] C чем связана такая перемена? Конечно, с ослаблением Орды. Но и с тем, что ярлыки превращаются уже, по сути дела, в формальность, внешнее прикрытие для русских князей, которые начинают сами распоряжаться судьбой своих столов, подписывая духовные грамоты (с Ивана Калиты). С точки зрения же татар, все оставалось по-прежнему: отсюда их частые визиты.

Таким образом, присутствие ордынских послов на Руси, характер их взаимоотношений с князьями, полагаем, нельзя рассматривать исключительно как унижающие русскую сторону обстоятельства. По крайней мере, они неоднозначны, и посольские ритуалы играли не последнюю роль.

Ярлыки как форма того или иного пожалования ханами широко известны. От «монгольского периода» всемирной истории сохранились десятки ярлыков-грамот, предназначенных различным должностным лицам.

Ханские ярлыки изучаются уже более ста лет, и подавляющее большинство их признано репрезентативным источником. Княжеских ярлыков до нас не дошло, поэтому тем больший интерес представляют ярлыки ханов, выданные ими русским митрополитам в XIII–XIV вв. [1038]Их форму и содержание изучали многие ученые. [1039]В последнее время плодотворно трудится над их реконструкцией А.П. Григорьев. [1040]

Однако большинство обращавшихся к митрополичьим ярлыкам исследователей использовало их лишь для информации о представителях на Руси монгольской администрации и о конкретном обозначении повинностей и налогов, взимавшихся на Руси со всех категорий населения, кроме относящихся к церкви. Безусловно, «митрополичьи» ярлыки дают богатый материал для представления конкретных методов деятельности монгольского чиновничества на Руси в рамках даннических отношений. (И это показано в работах Г.А. Федорова-Давыдова, А.П. Григорьева, А.Л. Хорошкевич и А.И. Плигузова и др. [1041]) Вместе с тем их оформление, ряд статей ярлыков или их отдельные обороты дают повод для размышлений иного рода.

Жизнедеятельность «в традиционном обществе, — отмечает Т.Д. Скрынникова, — протекала в двух сферах: обыденно-практической и сакральной. Эти две сферы, достаточно четко различимые, взаимопроницаемы, поскольку для архаического и традиционного общества мир не разделялся на реальный и сверхъестественный (как это делает современный исследователь), все, входящее в картину мира, было для него реальностью. Картина мира формировалась в рамках сакрального, обеспечивавшего функционирование обыденно-практического». [1042]

Эти достаточно емкие рассуждения, полагаем, применимы к ханским ярлыкам, точнее, к тем функциям, которые они должны были выполнять. Практическая функция их, как мы только что отметили, исследована довольно полно. Но ярлыки несли на себе еще и сакральную «нагрузку».

На фразы, относящиеся к ритуально-религиозной сфере монгольских документов, уже обращалось внимание. Так, А.П. Григорьев такого рода обороты мотивировочных статей обозначал как «формальное свидетельство неограниченной власти монарха» — хана, «инвеститура которого соотносится с проявлением божественной силы». [1043]Это верно, но вместе с тем необходимо заметить, что они имеют и важное идеолого-смысловое назначение.

Грамоты начинаются с оборота, который в переводе-реконструкции А.П. Григорьева звучит так: «Предвечного бога силою…», а Т.Д. Скрынниковой — «Силою вечного Неба». Небо в религии древних монголов — «неперсонифицированное божество, обладающее способностью созидания». Небо у монголов «служит национальным интересам, которые удивительно сочетались с универсализмом Неба в качестве абсолютного воплощения верха. Небу было подвластно все, только оно в состоянии регулировать то, что на земле, но делает оно это через своего избранника, которым был монгольский хаган. Оно (Небо) давало ему силу, демонстрировало различным способом свою волю, а хаган благодаря этому организовывал свой народ и весь мир». [1044]

Таким образом, уже начало ярлыка жестко связывает его происхождение с высшим божеством монголов — Небом. Но на Земле — еще одной божественной субстанции, существующей в паре с Небом, [1045]оно действует через своего избранника — хана. [1046]И, действительно, в последующих формулах мы видим обозначение как Чингис-хана, так и того или иного его наследника, от имени которого непосредственно дается ярлык. [1047]

Уже в первом ярлыке, данном в 1267 г. Менгу-Тимуром, читаем: «Вышняго бога силою вышняя троица волею Менгу-темерьво слово… Чингиз царь потом… Тако молвя и последнии цари…» В ярлыке 1357 г., который «Бердибек царь дал Алексию митрополиту» также видим: «Бесмертнаго бога силою и величьством из дед и прадед Бердебеково слово… Ченгизь царь и последним цари наши отци наши…». В последнем из известных нам «митрополичьих» ярлыков находим такие же формулировки: «Бессмертного бога силою и величьством из дед и прадед. Тюляково слово Мамаевою дядиною мыслию… Пред Чингис царь, а опосле того цари Азиз и Бердебек…». [1048]

В данном случае нам не столь важно смысловое сочетание приведенных оборотов, [1049]сколько само перечисление адресатов: божества-Неба, Чингис-хана, его наследников-чингисидов.

Появление имени Чингис-хана в высшей степени закономерно, так как он в представлении монголов, обладая при жизни харизмой, после смерти становится божеством. «Способность харизмы сохранять свои функции и после смерти ее обладателя стала основой зарождения культа, масштаб которого определялся прижизненным статусом. Соответственно культ Чингис-хана — основателя правящего рода — стал общемонгольским, а сам он определяется как центральное божество». [1050]Следовательно, ярлык — его происхождение и назначение — детерминированы не только Небом, но и культом Чингис-хана — так сказать, земного божества.