Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Следовательно, мы должны констатировать факт отсутствия жесткого прямого контроля наследования столов на Руси со стороны монголов. Поездки в Орду, таким образом, с этой точки зрения представляются во многом формальным актом, а получение ярлыка лишь подтверждением свершившегося мероприятия: передачи княжения по наследству. [1092]Большее значение решения ордынских ханов имели при спорных ситуациях, когда два или более князей претендовали на то или иное княжение (в основном, великое). Безусловно, иногда и ханы стремились искусственно создать такую ситуацию. Но фактом остается то, что ханы (или их чиновники) далеко не всегда имели возможность да и намерения вмешиваться в существовавшие на Руси традиции наследования княжеских столов.

Источники представляют нам и другой материал, не менее ярко и сущностно отражающий черты как периода начальных контактов русских князей и представителей Джучиева улуса, так и того периода, когда их отношения уже стабилизировались. К ним относится и «Повесть о Петре царевиче Ордынском».

По В.О. Ключевскому время ее создания — середина XIV в., по М.О. Скрипилю — конец XV в. [1093]Но несмотря на неопределенность времени ее создания все исследователи отмечают ее надежность как источника. Важнейшим для анализа «Повести» является вывод В.О. Ключевского: «Легенда о царевиче, при всей живости и драматичности ее изложения в житии, остается довольно прозрачной и плохо закрывает действительные события, послужившие для нее основой». [1094]И другой достаточно строгий в отборе источников историк А.Н. Насонов полагал, что рассказ о Петре «представляет собою исключительную ценность как материал для истории отношений между Ордой и Ростовским княжеством в XIII и в начале XIV в.». [1095]

Красная линия повествования — отношение к собственности. [1096]Но «по существу Житие Петра — это семейная хроника рода, основанного Петром». [1097]

События же в «Повести» развиваются следующим образом.

В одно из посещений ростовским епископом Кирилом ставки ордынского хана («царя») Берке «брата царева сын, юн сый» задумался о правильности своей веры: «Како си цари наши солнцу сему, и месяцу, и звездам, и огневи и кто сей есть истенный бог?» «И умысли сице: ити с святым владыкою и видети божницу русския земля и чюдеса, бываема от святых». Несмотря на препятствия и искушения, имевшие место в Орде, он все-таки «прииде с владыкою в Ростов». Увидев и услышав православную службу, «отрок, сый в неверии… припаде к ногам святаго владыкы и рече:…Молю тя да бых и аз приял святое крещение». «Владыка же почти его и повеле ждати, бе бо размышляя о искании отрока». Кирил, таким образом, не решился сразу крестить ордынского «отрока». [1098]Почему? Оказывается, уход царевича был тайным (скорее всего, не без содействия епископа), мог начаться его розыск и, в конечном итоге, мог быть обвинен сам иерарх с возможным последующим наказанием.

Обстоятельства благоволили к обоим. Берке умер, «Орде мятущеся» и «искания отроку не бе», т. е. о нем просто напросто забыли. И только воспользовавшись этой ситуацией «крести сего отрока святый владыка и нарече имя ему Петр». [1099]

Следовательно, что касается этого новообращенного мы видим иной, нежели в других случаях, вариант перехода «агарянина» в православие: не под давлением обстоятельств как устюжский Буга [1100]или дед знаменитого Пафнутия Боровского Мартин, [1101]а в высшей степени добровольно. Став правоверным и истовым христианином, Петр, тем не менее, «и царския своея не преставая утехы: бе выездя при езере ростовстем птицами ловя». И, как когда-то Буга-Иван, — ненароком «усну». Но к Петру явились «Христова апостола Петр и Павел», главным пожеланием которых в «беседе» с царевичем стало строительство новой церкви, «иде аз спах при езере». [1102]

Однако при практической реализации апостольского указания возникли трудности, исходившие от местного князя. Князь, «глумяся, [1103]рече Петру: "Владыка тебе церковь устроит, а аз места не дам. Что сотвориши?"». В итоге этот торг при посредничестве нового ростовского епископа Игнатия закончился покупкой Петром земельных владений князя за «девять литр сребра, а десятую злата». [1104]

Как можно прокомментировать эти обстоятельства? Во-первых, бросается в глаза довольно бесцеремонное обращение ростовского князя с ордынцем: княжеское «глумление» не совсем вписывается в схему отношений ростовских правителей с татарами «как послушных союзников и верных вассалов», созданную А.Н. Насоновым. [1105]Во-вторых, чрезвычайно интересным представляется вопрос о «множестве злата и сребра» Петра. В «Повести» их источником объявляется чудесный дар явившихся ордынскому царевичу апостолов Петра и Павла. Но проскальзывает и более прозаическое их происхождение. На вопрос Петра о покупке земли для строительства церкви Игнатий отвечает так: «чадо, не пощади имения родитель». Получается, что Петр пришел на Русь отнюдь не с пустыми руками, а с тем же «златом и сребром». [1106]И естественно, что «владыка и князь… реша к себе: "Аще сей муж, царево племя, идет в Орду, и будет спона граду нашему"». [1107] Cудя по тексту, сохранялась какая-то вероятность и отхода Петра от православной веры. [1108]Чтобы этого не случилось, ростовские правители его женят на дочери бывшего «тогда в Ростове» ордынского вельможи, вероятно, тоже перешедшей в христианство. [1109]Получается, что можно говорить о своеобразной ордынской православной общине в Ростове. А ордынский же царевич, таким образом, формально становился полноправным членом ростовского социума.

Эволюционирует отношение к Петру и самого князя. Он проникается добрым чувством настолько, что дарит царевичу «множество земель» своей «вотчины» «от езера, воды и лесы», подстраховывая их на будущее «грамотой» (как оказалось, не напрасно). Позднее строятся и «домы по его землям» (прежде он жил при владычном дворе). [1110]

Интересно, что Петр не понял и не осознал смысл предложения князя. «Аз, княже, — отвечает он ему, — от отца и от матери не знаю землею владети и грамоты сия чему суть». После объяснений князя он соглашается, но относительно безразлично: «Да буди, княже, воля господня». [1111]В.О. Ключевский исходил здесь из «простодушия» царевича, [1112]но по нашему мнению, здесь явно чувствуется психология кочевника («сына степей» по В.О. Ключевскому): ценность имеют богатства-движимость, но не земля-недвижимость. [1113]

А вот другой жест «доброй воли» князя для Петра-ордынца не был чем-то необычным — «владыце братати их в церкви с князем. И прозвася Петр братом князю», а княжеские «дети зваху Петра дядею и до старости». [1114]

С рождением же у Петра детей произошло полное врастание недавнего ордынца в русскую почву. А перед смертью, будучи в «глубоце старости» он постригся: «в мнишеском чину к господу отъиде». [1115]