Юрий Кривошеев - Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Однако объективно для нее возникает проблема социальной основы. В обстановке социального вакуума она, понятно, существовать не может. На какой социальный слой предстояло опереться великокняжеской власти в новых условиях? В Заключении мы попытаемся наметить некоторые пути возможного решения этой проблемы.

Предыстория северо-восточной русской государственности своими корнями уходит ко времени колонизации восточными славянами Волго-Окского междуречья и тесно связана с образованием на территории Восточно-Европейской равнины предгосударственных (потестарных) структур — союзов и суперсоюзов племен. Видимо, уже с IX в. северо-восточные земли находились под влиянием Новгородского, а позднее Киевского («Русская земля») центров, что выражалось в основном в даннической зависимости. Параллельно в местном обществе шли сложные этнические и социальные процессы, в том числе — с конца X — начала XI в. — организация территориальных городских общин. В XII в. государственное устройство Северо-Восточной Руси представляет собой систему города-государства, типичную для всех земель Древней Руси. Социально-политической основой ее стала разновидность земского строя — вечевой строй.

К концу XI в. можно отнести и истоки явления, характерного для этой системы: соперничество общин городов — в данном случае «старейших» Ростова и Суздаля — за первенство и главенство в волости. Во второй половине XII, а также в начале XIII в. эта борьба продолжается, но уже как соперничество «старейших» городов земли с «мезиними» (Владимир, Переяславль, Москва и др.). В межобщинных конфликтах принимают участие все властные структуры местных общин: вече, княжье, боярство. Последние отнюдь не возвышались над обществом, а органически входили в состав общин. Видеть северо-восточных князей начиная со второй половины XII в. некими предтечами самодержавной власти, а тем более «самодержцами» оснований нет. «Самовластье» Андрея Боголюбского заключалось в том, что он отказывался делить власть со своими младшими братьями, но не в подчинении местного общества. Не менее, а быть может и более, «властолюбивый» Всеволод, как известно, для решения вопроса о наследовании опирался на вече.

Вопреки установившимся взглядам, монголо-татарское «иго» не отбросило и не остановило общественное развитие северо-восточных русских земель. Не способствовало оно и прогрессу в сфере общественных отношений. Воздействие его на внутренние процессы очевидно, но к каким-либо существенным изменениям, кардинальному повороту (тем более перевороту) в социально-экономической и социально-политической сферах оно не привело. Влияние монголо-татар, безусловно, имело место, но коренной ломки сложившейся в XII — начале XIII в. структуры общественных отношений не произошло. «Иго» стало лишь дополнительным фактором (или одним из факторов) в уже существовавших общественных отношениях, особенно политического свойства. Система, в основании которой лежали общинные порядки, сохранилась и на вершине общественной пирамиды (вече, князья, усиление власти которых в определенной степени связано с монголо-татарским фактором), и на ее нижних этажах (сотенное устройство), сохранилась в городах и в сельской местности. Таким образом, и в XIII, и в XIV в. в Северо-Восточной Руси функционировала традиционная система городов-государств (земель).

Ее трансформация и ликвидация происходят под воздействием внутренних процессов. Расширение территории, усиление княжеской власти, начало формирования сословий приводят к падению первичной государственности и возникновению государственности нового типа — единой государственности.

С середины XV в. начинается последний, успешно завершившийся этап территориальных присоединений наиболее крупных и сильных прежде самостоятельных земель. В этом смысле (территориальном) об Иване III можно говорить как о «государе всея Руси». Но присоединение прежде самостоятельных территорий еще не означало «триумфального шествия» в этих землях московских порядков, «местные особенности и различия очень долго давали себя знать в едином государстве». [1427]Процесс замены старых местных органов управления, как показал Б.Н. Флоря на примере Твери, на центральные московские растянулся на десятилетия, закончившись, как известно, созданием «органов власти на местах из среды выборных представителей дворянства». [1428]Система самоуправления компенсировала потерю землями-государствами прежней самостоятельности, но одновременно свидетельствовала о слабости центральной власти, о сохранении традиционного на Руси «раздвоения» власти.

«Государем и самодержцем всея Руси» Иван III впервые был назван в 1492 г. Ученые неоднократно констатировали, что «с понятием о самодержавии общество того времени прежде всего соединяло мысль о внешней независимости страны». [1429]Большое значение здесь имели события 1480 г., которые «сделали великое княжение всея Руси суверенным — самодержавным, в исконном смысле слова, государством», — отмечал А.Е. Пресняков. Он же исключительно точно и лаконично сформулировал суть проблемы, сказав о «внешнем самодержавии Великорусского государства». [1430]И.Я. Фроянов, соглашаясь с таким толкованием титула «самодержец», в то же время считает его «односторонним», так как в конце XV–XVI вв. под «самодержцем» и «царем» понимался «монарх, обладающий всей полнотой политической власти, государственными полномочиями, не допускающими разделения этой власти с остальными политическими силами в стране», [1431]эти титулы обозначали монарха, как самостоятельно державшего русскую землю, так и владеющего ею единолично, имеющего в руках всю полноту государственной власти. «В исторических условиях конца XV — начала XVI вв. такая власть могла быть только деспотической», [1432]под которой исследователем понимается «неограниченная власть монарха». [1433]Но так ли это? Можно ли Ивана III Васильевича считать абсолютным монархом, начинающим ряд «сиятельных» российских деспотов? Вряд ли это было так. Представляется, что и Иван III, и Иван IV, были довольно слабыми монархами, слабыми не в смысле их личных качеств, которые были во многом уникальными, а объективно, имея в виду те социальные условия, в которых проходило их правление. «Нельзя утверждать, — писал М.А. Дьяконов (вслед за В.О. Ключевским), — что московским государям удалось осуществить идеал неограниченной самодержавной власти… могущество этой власти сказывалось в отношении к лицам, а не к существующему порядку». [1434]Представляется, что для абсолютной власти еще не наступило время, так как для нее не существовало реальной социальной основы. Ни одна социальная группа в конце XV — начале XVI вв. не являлась надежной опорой великокняжеской власти. Поддержки не было ни в целом в великокняжеской семье, ни среди аристократии, ни со стороны бюрократии, этого не приходилось ожидать и от церкви.