Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

На другой день он действительно передал А. Г. Михелесу этот сборник с собственноручными отметками.

Всего записей пять: две на русском языке, одна на французском и по одной на английском и немецком языках».

Здесь изложена официальная версия.

Второе свидетельство принадлежит Маковицкому. В дневной записи 9 марта 1910 года он пишет о И. И. Горбунове-Посадове: «И. И. Горбунов, увидев граммофон в зале, рассказал, что пластинку, где Л. Н. говорит о том, что убивать нельзя, запретили, подозревая намек на смертные казни».

Это свидетельство адресует нас, с учетом журнальных сообщений 1912 года, к заключительным абзацам главы XV «Исповеди». «Не видеть, что убийство есть зло, противное самым первым основам всякой веры, нельзя было. А вместе с тем в церквах молились об успехе нашего оружия, и учители веры признавали это убийство делом, вытекающим из веры. И не только эти убийства на войне, но во время тех смут, которые последовали за войной, я видел членов церкви, учителей ее, монахов, схимников, которые одобряли убийство заблудших беспомощных юношей. И я обратил внимание на все то, что делается людьми, исповедующими христианство, и ужаснулся». Разумеется, в этих словах заключен прямой намек на казни, коль скоро «Исповедь» была предложена к печати весной 1882 года (и была запрещена московским духовным цензурным комитетом 21 июня 1882 года), через год после казни народовольцев, участников покушения 1 марта 1881 года на Александра II.

Думаю, эти два свидетельства могут служить прямым подтверждением существования записи Толстым и текстов из «Исповеди»; безуспешную же попытку тиражирования и распространения их компания «Граммофон» предприняла уже после смерти Толстого, в 1912 году.

Остается добавить, что пластинки с записями из книги «На каждый день» были изготовлены уже в январе 1910 года. Есть и формальное подтверждение тому, что пять известных сегодня пластинок выпущены одновременно.

В мемориальном собрании граммофонных пластинок Ясной Поляны имеется один диск-«гигант» и диски-«гранд»: два с русской версией, один — с фран цузской, три — с английской и два с немецкой. Все диски односторонние. Между тем с 1911 года компания выпускала уже двусторонние диски Толстого, заняв оборотную сторону «гиганта» речью С. А. Муромцева, а в «грандах» спарив русскую версию с немецкой, а французскую с английской. Это значит, что односторонние диски все были выпущены в 1910 году, а яснополянский их комплект прислан Толстому в качестве «авторских экземпляров».

В. Ф. Булгаков подробно рассказал об обстоятельствах первого слушания пластинок Толстым 26 января 1910 года:

«Лев Николаевич и сам слушал граммофон вместе с другими. Он почти все время молчал, когда граммофон сначала воспроизводил Толстого, а потом Кубелика, Патти, Трояновского.

Но во время слушания произошел интересный инцидент. Машина стояла в гостиной, причем отверстие трубы направлено было в зал, вероятно для вящего эффекта. Слушатели сидели в зале (столовой) полукругом у двери в гостиную. Потом граммофон почему-то перенесли в зал и поставили на большой стол, близко к противоположной от входа стене, повернув трубу к углу, где за круглым столом, уютно освещенным лампой, поместились все Толстые и Сухотины.

Во время перерыва между двумя номерами Лев Николаевич произнес:

— Нужно бы повернуть трубу к двери, тогда бы и они могли слышать.

«Они» — это были лакеи, какой-то мальчик, какая-то женщина и еще кто- то, — одним словом, прислуга, которая в передней толпилась на ступеньках лестницы и сквозь перильца заглядывала в зал и ловила долетавшие до нее отрывки «слов графа», — как они говорили, что я слышал, проходя по лестнице.

Наступило едва заметное молчание.

— Ничего, папа, — быстро заговорил Андрей Львович, все хлопотавший около граммофона, — его ведь по всему дому слышно и даже внизу!.. — Даже в моей комнате все слышно, — добавила Софья Андреевна.

Толстой молчал. Минут через пять Андрей Львович повернул трубу, как говорил отец. — Что, папа, — рассмеялась Татьяна Львовна, — тебе уже надоело?

Лев Николаевич ничего не отвечал, только как-то ежился в кресле.

— Должно быть, немножко да? — продолжала она смеяться.

И все засмеялись.

Прошло еще минут десять. Толстой встал и вышел из комнаты».

Сам Толстой записал в дневнике о 26 января 1910 года: «Во время обеда приехал Сергеенко с граммофоном. Мне было неприятно… Целый вечер граммофон». Вернемся, однако, к «Исповеди».

Если ее запись действительно была осуществлена (а возможно, и на нескольких языках), то оригиналы и матрицы такой записи могут храниться в архиве компании «Граммофон», в английской фирме «His Master’s Voice» (в современной суперфирме ЕМI). Полагаю, что поиски этих матриц должны быть включены в программу деятельности Советского фонда культуры, одна из главных целей которого — выявление отечественных культурных ценностей за рубежом. Целенаправленный поиск облегчает вот какое обстоятельство. Если это диски-«гигант», то матричный номер звукотехника М. Хампе на них должен быть соседним с № 41 18; если же это диски-«гранд», то их матричные номера должны непосредственно соседствовать с № 6877 г — 6880 г.

Существует, однако, и другой путь поиска, который может оказаться результативным. Вспомним слова официального циркуляра о том, что «пластинки и валики этого рода произведений обыкновенно значатся под вымышленными наименованиями» и утверждение журнала «Граммофонная жизнь», что в рижском комитете «для контроля присылаемых пластинок» Толстого «установлен специальный аппарат». Не исключено поэтому, что тираж неподцензурной записи был замаскирован этикетками разрешенной к продаже пластинки Толстого. Иными словами, вполне вероятно, запись «Исповеди» есть и в существующих коллекциях, но не опознана из-за обманчивой этикетки.

Дорогие владельцы дореволюционных толстовских дисков! Пожалуйста, еще раз прослушайте их и сравните с давно известными версиями, которые недавно были переизданы на долгоиграющей пластинке (фирма «Мелодия», № М91 41154). Может быть, такое сравнение приведет к желанной находке!

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 7/1988

Под таким названием еще в 1977 году вышла книга известного историка русской архитектуры Евгении Ивановны Кириченко, посвященная зодчеству города второй половины XIX — начала XX века.

Строгое название, издательская аннотация, не обещающая захватывающего чтения («Рассказывается об основных этапах развития…»), идеологической скороговоркой произнесенная открывающая книгу молитва («Победа Великой Октябрьской социалистической революции открыла возможность для тех кардинальных социальных преобразований, которые.») — все это не предвещало события. К счастью, беглое перелистывание вырвало несколько спрятанных в тексте фраз: «Новый облик Москвы во многом определяет жилищное строительство. О его реальном объеме можно судить по заметке, посвященной итогам строительного сезона 1911 года: «…одних 5–7-этажных домов минувшим летом было построено до трех тысяч».