Николь Лоро - Разделенный город. Забвение в памяти Афин

У Платона мы обнаруживаем как бы первый этап этого вопрошания. Поскольку в своем иерархизированном универсуме он охотно признает универсальную необходимость krátos как в городе, так и в душе индивида [197] В городе: Платон. Политик, 291e; Законы, IV, 713а и 714с; в теле: Платон. Государство, IV, 444d; в душе: Там же (мы ограничимся лишь несколькими примерами из целого множества). , и поскольку ему нравится раскрывать афинянам слова, вытесняемые их официальным дискурсом, он с удовольствием указывает на все, что в демократии происходит из krátos : и – чтобы не было никаких сомнений – именно в институциональную прозу надгробного слова, прямо посередине похвалы режиму, он вставляет повторяющееся утверждение krátos , которое еще у Перикла – согласно Фукидиду – строго ограничивалось военными военными пассажами в его речи [198] Платон. Менексен, 238d3, 238d4 и 238d8. Также отметим в «Законах» (VI, 757d) выражение krátos dēmou [ «преобладание, победа народа». – Примеч. пер .], а также krateīn в epitáphios Перикла, см.: Фукидид. II, 39.2 и 40.3. .

Платон, извлекающий на поверхность операции, совершающиеся в «душе» города, чтобы осмыслить демократию, истово прославляющую консенсус: в первый, но не в последний раз мы встречаем эту конфигурацию. Я к ней еще вернусь.

Итак, krátos : или о том, что следует работать с отсутствующими словами, когда причиной их отсутствия может быть только определенное избегание.

Забвение одного убийства будет моим вторым примером. В 462 году Эфиальт, глава демократической партии – имевший репутацию неподкупного, из‐за которой его считают «неким Робеспьером avant la lettre » [199] См.: Piccirilli L. L’ assassinio di Efialte // Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa. 1987. № 17. P. 12 (в оригинале по-французски), где автор комментирует употребленное Аристотелем слово adōrodókētos [неподкупный, бескорыстный. – Примеч. пер. ]: Аристотель. Афинская полития, 25.1. [ Avant la lettre – «до буквы», заранее, ante litteram . – Примеч. пер .] , – атакует аристократический трибунал Ареопага, отнимая у него какое-либо право контролировать политическую жизнь города [200] О том, как, следуя аристотелевской логике, нужно читать утверждение, гласящее, что он отобрал у Ареопага «его дополнительные полномочия» ( Аристотель. Афинская полития, 25.2. Пер. С. И. Радцига с изм.), см.: Loraux. N., Loraux P. L’ Athenaion politeia avec et sans Athéniens // Rue Descartes. 1991. № 1–2. P. 57–59. . Через некоторое время его убивают… и он почти полностью исчезает из памяти афинян.

(Чтобы соблюсти точность, лучше сказать: исчезает из памяти афинского демоса , потому что сами олигархи, судя по всему, ничего не забыли о его деянии, если довериться сведениям от Аристотеля о начале правления Тридцати – одним из первых действий которых в 404 году будет, к величайшему удовлетворению знати, «низвержение» с Ареопага законов Эфиальта, касавшихся ареопагитов [201] Аристотель. Афинская полития, 35.2. .)

Это стирание тем более поразительно, поскольку именно от деяния Эфиальта можно отсчитывать – у меня самой на этот счет нет никаких сомнений – год первый афинской демократии в том виде, в каком мы привыкли считать ее образцовой [202] Признаюсь, меня не убеждает недавняя попытка Джона Марра изобразить какого-то «умеренного» Эфиальта, который вместо того, чтобы упразднить Ареопаг, как того хотели радикальные демократы, просто лишает его власти: Marr J. L. Ephialtes the moderate? // Greece and Rome. 1993. № 40. P. 11–19. . Потому что для демократии, чьим «первоизобретателем», по словам самого Геродота [203] Геродот. VI, 131. , был Клисфен, Эфиальт стал первым, кто обеспечил ее эффективными средствами для развертывания: и разве не ему традиция все еще приписывала то, что он «спустил закон» [204] См. по этому поводу Анаксимена Лампсакского в: Jacoby F. Die Fragmente der Griechischen Historiker. Bd. 2: Zeitgeschichte. A: Universalgeschichte und Hellenika, nrr. 44–50. Berlin; Leiden, 1926, № 72, fr. 13, а также, например, Гарпократиона, s. v. ho kátōthen nómos . , – тем самым секуляризируя его существование и облегчая обращение к нему, – когда в высшей степени символическом жесте [205] Против исключительно материальной интерпретации этого перемещения, предложенной Эдвардом Уиллом (Revue de philologie, de littérature et d’ histoire anciennes. 1986. № 42. P. 134–135), см. замечания Рональда Строуда: Stroud R. S. The Axones and Kyrbeis of Drakon and Solon. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1979. P. 12–13. Этот жест полностью параллелен жесту Клисфена, спускающего Эрехтея в Агору (см.: Bérard C. L’ héroïsation et la formation de la cité. Un conflit idéologique // Architecture et société. De l’ archaïsme grec à la fin de la république romaine. Rome; Paris: École française de Rome, 1983. P. 51), с той, однако, разницей, что Эфиальт делает доступным для всех «историческое», а не мифическое прошлое. перенес почитаемые доски с законами Солона со священного холма Акрополя в политическое méson , каким и является Агора?

Клисфен, Эфиальт: два основателя демократии, два (почти) «забытых» в памяти афинского демоса , который тем не менее торжественно похоронил обоих на публичном кладбище в Керамике [206] Об этом напоминает Луиджи Пиччирилли: Piccirilli L. Efialte. Genova: Il Melangolo, 1988. P. 78. . В самом деле, если уже о Клисфене можно утверждать, что «из всех великих персонажей афинской истории он, несомненно, является наименее упоминаемым» [207] Lévêque P., Vidal-Naquet P. Clisthène l’Athénien. Essais sur la représentation de l’ espace et du temps dans la pensée grec de la fin du VI e siècle à la mort de Platon. Paris; Besançon: Les Belles Lettres, 1964. P. 122 (подробнее: Р. 117–122). , то стирание Эфиальта может оказаться еще более полным; дело в том, что, даже обобщив всю информацию на его счет, доставшуюся нам от греческих историков и других греческих авторов [208] См.: Аристотель. Афинская полития, 25; Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, XI, 77.2–6; а также: Антифон. Об убийстве Герода, 68 и Плутарх. Перикл, 9–10. , мы не знаем, ни кем он был, ни какова была его жизнь, ни каковы были точные обстоятельства его смерти. Да, мы знаем имя его отца – его звали Софонид, – но, несмотря на это, мы не можем наделить его хоть сколько-нибудь значимой генеалогией; что касается его положения как политического деятеля, ситуация едва ли обстоит лучше: да, считается, что он служил помощником Фемистокла и наставником Перикла, но эта невыгодная промежуточная позиция обернулась для Эфиальта погружением в тень двух великих мужей афинской истории, которым Плутарх посвятит по биографии – тогда как никакой Жизни не достанется тому, кого древние источники связывают только – и точечно – с одним лишь моментом реформы, носящей его имя (о которой, впрочем, сообщают лишь несколько очень скупых фраз), и с его насильственной смертью. Но и сама эта смерть окружена молчанием, и, начиная с Аристотеля, дающего нам единственные сведения, которыми мы действительно располагаем (имя убийцы и то, что это было «коварное убийство» – другими словами, из засады), вплоть до Диодора, согласно которому он просто «погиб одной ночью» [209] Диодор Сицилийский. Историческая библиотека, XI, 77.2–6: tēs nyktós anairetheís . Эта формулировка, очень похожая на формулировку Аристотеля из «Афинской политии», 25.4 ( anēiréthē … dolophonētheis ) [коварно убит] и Плутарха в «Перикле», 10.7 ( kryphaíōs aneīlon ) [тайно убит], – напоминает «блеклое» или эвфемистическое описание убийств, совершенных заговорщиками, у Фукидида (см., например, VIII, 65: krýpha anēlōsan [тайно убили]; ср.: Loraux N. Thucydide et la sédition dans les mots // Quaderni di storia. 1986. № 23. P. 95–134), а значит, не оставляет места для несуразных предположений вроде тех, что сделал Дэвид Стоктон ( Stockton D. The Death of Ephialtes // Classical Quaterly. 1982. № 32. P. 227–228), согласно которому, пораженный инфарктом или инсультом, Эфиальт был просто найден утром мертвым в своей постели. , можно проследить работу весьма примечательного процесса прогрессирующего стирания убийства.