Наталья Казакова - Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в.

Странное на первый взгляд обстоятельство, почему такой, казалось бы, ничтожный вопрос, как постройка печи, служил предметом сложных дипломатических переговоров, убедительно разъясняется в статье И. Э. Клейненберга о русской купеческой организации в Ревеле. Когда строилась православная церковь, русские купцы приезжали в Ревель, очевидно, лишь на летнее время, поэтому они не нуждались в отапливаемом помещении. С развитием русской торговли в Ревеле русские купцы стали оставаться здесь на зиму, и для пользования церковью и находившимся с нею под одной крышей домом необходимой стала печь. Постройка печи сделала бы возможным использование дома при церкви не только для хранения товаров и для пиршеств, но и для жилья, как этого и требовали русские послы в Нарве. Реализация последнего требования освободила бы русских купцов от порой тяжелой для них необходимости снимать помещение у ревельских горожан и способствовала бы более тесному сплочению русской купеческой организации. Поэтому стремление великокняжеского правительства добиться постройки печи в ревельской церкви следует расценивать как один из элементов борьбы за создание более благоприятных условий для деятельности русских купцов в Ливонии [998].

Предъявленное ганзейскому посольству в Нарве требование русских «держать чисто» и «не чинить насилий» касалось не только русских церквей, но и русских концов в ливонских городах. Выше, рассматривая вопрос о Русском конце в Дерпте и анализируя, в частности, ответ представителей Дерпта во время нарвских переговоров 1498 г. на требования русских, касающиеся русских концов, мы установили, что Русский конец в Дерпте — это расположенная около русских церквей часть города, в которой издавна останавливались русские купцы, снимавшие здесь для себя помещения у местных горожан. Очевидно, в Риге и Ревеле русские купцы также арендовали помещения в кварталах близ русских церквей; вероятно, именно эти кварталы имело в виду русское правительство, ставя вопрос о «русских концах» в ливонских городах. Требуя русские концы «держать чисто» и «не чинить [им] насилий», великокняжеское правительство стремилось, по-видимому, получить гарантию в беспрепятственной аренде помещений русскими купцами, в сохранности купеческого и церковного имущества и в личной безопасности проживавших в русских концах русских купцов.

Вопрос о русских церквах и концах в ливонских городах, обсуждавшийся на съезде в Нарве в 1498 г., ставился во внешней политике Русского государства с 1463 г. Он нашел отражение в специальных статьях ряда русско-ливонских договоров второй половины XV в. Из сохранившихся договоров интересующая нас статья впервые встречается в договоре Новгорода и Пскова с Дерптским епископством 1474 г.; согласно этой статье, епископ и городские власти Дерпта брали на себя обязательство русские церкви и Русский конец в Юрьеве «держати чисто, по старыне, и по крестному целованию, и ни обидити». В 1481 г. статья о русских церквах и конце в Юрьеве была включена в договор Новгорода с Ливонским орденом, что означало распространение гарантии ее выполнения и на Орден. В договоре Новгорода с Орденом 1493 г. статья читается в новой редакции: «А церкви божьи русские в мистрове державе, и в арцыбискупове державе и в бискупьих державах, где ни буди, и те церкви держати по старине, а их не обидети» [999]. Согласно новой редакции, Орден и епископы давали гарантию неприкосновенности русских церквей не только в Дерпте, но и в других ливонских городах. Не довольствуясь полученной от ливонских ландесгерров гарантией в отношении русских церквей в городах Ливонии и Русского конца в Дерпте, великокняжеское правительство стремилось получить ее и от Ганзы. В 1487 г. во время переговоров, предшествовавших заключению договора с Ганзой, русские послы настаивали (правда, безрезультатно) на включении в договор 1487 г. статьи «О русском конце в Дерпте»; в 1498 г. они добивались, как мы видели, гарантии Ганзы в неприкосновенности русских церквей и концов уже во всех ливонских городах. Таким образом, обязательства, полученные от ливонских ландесгерров в отношении русских церквей и концов в ливонских городах, великокняжеское правительство стремилось распространить и на Ганзу.

Что касается другого требования русской стороны на Нарвском съезде — о выдаче «злодеев», виновных в насилиях над русскими в ливонских городах, — то оно, впервые выдвинутое русским правительством после закрытия ганзейского двора в Новгороде, было предъявлено с самого начала не ливонским властям (хотя оно, казалось, относилось к Ливонии), а Ганзе.

Сделанные нами наблюдения показывают, что в конце XV в. русское правительство продолжало придерживаться проявившейся впервые во время русско-ганзейских переговоров 1487 г. тенденции в вопросах, касающихся пребывания и деятельности русских купцов в Ливонии, рассматривать Ливонию и Ганзу как единое целое и соответственно не делать различий между своей ливонской и ганзейской политикой. Эта тенденция объясняется, как мы указывали, двумя причинами: развитием русской торговли в Ливонии и двойным подчинением ливонских городов (и ливонским ландесгеррам, и Ганзейскому союзу). Оба обстоятельства побуждали русское правительство добиваться желаемых гарантий и от ливонских ландесгерров, и от Ганзы.

В свете этого вывода становится понятной и та ссылка на русско-ливонский и русско-ганзейский договоры, с которой начинается текст русских «жалоб», предъявленных на Нарвском съезде. Делая эту ссылку, русское правительство как бы официально заявляло, что в вопросах русской торговли в Ливонии оно не собирается придерживаться различия между обязательствами ливонских властей и обязательствами Ганзейского союза, а нормы русско-ливонских договоров (касающихся, в частности, русских церквей и концов) считает обязательными и для Ганзы.

Позиция Ганзы на Нарвском съезде освещена в «жалобах» ганзейских городов, а также в ответах ганзейского посольства и представителей Ревеля на «жалобы» русских.

В «жалобах» 73 ганзейских городов указывается, что, вопреки существующему миру и крестоцелованию, «может быть, по наговору злых людей», великий князь Московский приказал арестовать в 1494 г. ганзейских послов и купцов с их товарами; четыре ревельских купца еще не освобождены, а товары, конфискованные у ганзейцев, не возвращены; просьба четырех ревельцев, освободить и купеческие товары возвратить, после чего следует во всех «обидных делах» «дать исправу с обеих сторон» [1000]. Таким образом, предварительным условием ликвидации конфликта ганзейцы считали освобождение четырех ревельских купцов и возвращение конфискованных у ганзейцев товаров.