Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Этим объясняется, что уже скоро после завоевания этой большой страны завоеватели, не обращая никакого внимания на берберов и христиан, пошли по тому же пути, по которому они шли на востоке после смерти халифа Валида I: личные распри и племенные междоусобицы наполняют следующие десятилетия, пока наконец одному честолюбивому и энергичному человеку не удается снова собрать в одно целое раздробленные элементы и этим остановить в Испании падение владычества ислама, которому теперь уже угрожали с севера астурийцы и франки, пользуясь тем, что арабы ничего не делали для защиты себя извне.

Уже через год после провозглашения Сувабы эмиром, когда, казалось, было на мгновение восстановлено единение между арабскими партиями, новый наместник умер в 129 (746/47) г. Понятно, что его племя само желало избрать преемника. Из вождей Яхья ибн Хурейс считал себя наиболее достойным этого высокого звания. Но Сумейль не считал его подходящим. Он сам помышлял о том, как бы захватить бразды правления, чтобы затем выместить свою злобу на йеменцах, на своем личном враге Абуль Хаттаре, который был еще жив. Ему нужно было подставное лицо, и он нашел его — это был правнук Укбы, знаменитого покорителя Африки, Юсуф ибн Абдуррахман. Такое происхождение служило для него хорошей вывеской, точно так же и принадлежность к племени фихр, ветви курейшитов; племя это, как наиболее близкое по родству к пророку, считалось в глазах обеих племенных групп высшей, в некотором роде стоящей выше партий, аристократией. Родословными преимуществами этого ничем не выдающегося вождя удачно воспользовались, и Юсуф был провозглашен эмиром (129 = 747 г.), а Ибн Хурейса удовлетворили, дав ему видное наместничество в Рейе [364]; и все пошло бы на лад, если бы кайсит Сумейль сумел сколько-нибудь обуздать свой гнев против йеменцев, то есть если бы он перестал быть кайситом. Но едва ему показалось, что его ставленник стоит твердо на ногах, как он склонил его, готового следовать всем его указаниям, отрешить от должности Ибн Хурейса, который едва успел отправиться в свою провинцию. Гнев обманутого Яхьи нашел немедленно отклик у его соплеменников. Йеменцы взялись за оружие; даже старого Абуль Хаттара, который не ждал от этого добра, заставили принять участие в восстании. Но ему не везло. Когда оба войска встретились у Секунды на берегу Гвадалквивира, прямо против Кордовы (130 = 747 г.) завязался продолжительный горячий бой, не дававший перевеса ни той ни другой стороне; наконец к вечеру Сумейль призвал на помощь жителей Кордовы, к которым в другое время он отнесся бы с презрением. Как ни незначительно было это подкрепление, усталым йеменцам не удалось ни отразить их натиска, ни даже воспользоваться бегством: многие из них, между ними Ибн Хурейс и Абуль Хаттар, попали в руки победителей. Теперь Сумейль мог отомстить, и он воспользовался этим безумно и безжалостно, и даже если бы он мог предвидеть, что через несколько лет ему придется поплатиться властью и жизнью за свою жестокость, он и тогда не остановился бы ни перед чем. Нечего говорить, что Ибн Хурейс и Абуль Хаттар были казнены; но когда он приказал рубить головы подряд всем остальным пленникам, то и самым жестоким из его союзников стало жутко. Когда таким образом пало более семидесяти взятых в плен, его приверженцы заставили его прекратить эту резню, но было уже поздно: воспоминание об этом кровопролитии навсегда и непоправимо отравило отношения между йеменцами и кайситами в Испании.

Через несколько лет началось тяжелое для мусульман время. Вследствие неурожаев в 132 (750) г. обнаружился голод, повторившийся в 134 (751) г. и затем до 136 (753) г. принявший такие размеры, что погибло множество людей. Всюду господствовала страшная нужда, и берберы, и до того озлобленные против арабов и сильно стесняемые христианами, во множестве устремились обратно в Африку. Здесь Сумейль показал себя с лучшей стороны. Уже в первый год бедствия — 132 (750) — эмир Юсуф, которому надоела постоянная опека, просил его принять наместничество в Сарагосе. И хотя опытный политик хорошо понимал цель эмира, но принял предложение: в этой провинции жило много йеменцев, и он предвкушал удовольствие при мысли о том, как он им убавит спеси. Но когда он увидал нужду, выступавшую здесь особенно ярко, хорошие чувства в нем взяли верх: теперь он стал всеми способами смягчать страдания бедных, и, благодаря его щедрости и доброжелательности к друзьям и врагам, заслуга его по отношению к подчиненным его управлению округам была действительно велика. Но ничто не помогло: из тех, кто держал сторону йеменцев, никто не мог забыть палача Кордовы. Едва только голод стал прекращаться — 136 (753/54) г., как вокруг Сарагосы начали подниматься враги наместника. И надо сказать, что не только южные арабы были против него. Выше мы уже указали на удивительное на первый взгляд явление, что вожди и племена господствующих партий, завидуя могущественному положению, в которое была поставлена личность эмира, в их глазах не стоявшего выше той среды, из которой он вышел, не брезговали заключать союзы с противниками для его низвержения. Те же условия, которые тогда дали Сумейлю перевес над Абуль Хаттаром, теперь обратились против него. Многие из кайситов были недовольны жестокостью и самовластными привычками этого опасного человека; многие из принадлежавших к самым знатным родам курейшитов с презрением относились к фихриту Юсуфу, происходившему все же от одной из ветвей этого племени, еще сначала пользовавшейся наименьшим уважением, и ничтожному в качестве правителя. К числу таковых принадлежал и Амир, из старого рода Абд ад-Дар, который поставлял знаменоносцев еще в языческие времена, а затем при пророке и даже при Бедре.

Вследствие этого, а также благодаря своим военным подвигам, он считал себя гораздо выше эмира; когда же этот, по какому-то поводу, лишил его должности командующего одной частью войск — чаша была переполнена. После неудачной попытки Амира у самой Кордовы против Юсуфа он поспешил со своими приверженцами к йеменцам на ту сторону Эбро, где был встречен с распростертыми объятиями; к ним присоединились из окрестностей шайки берберов, и вскоре Сумейль, у которого было немного надежного войска, оказался осажденным в своей крепости в 136 (754) г. Еще недавно почти всемогущий вождь теперь был в крайности: его эмир в Кордове пользовался слишком незначительным авторитетом, чтобы в короткое время собрать ему на выручку войско, и не скоро Сумейлю через своих посланных удалось призвать на помощь кайситов, живших в провинциях Эльвира [365]и Хаэн (по-арабски Джайян). Но лишь к середине 137 г. (началу 755 г.) войско наконец настоящим образом выступило, еще несколько дней — и Сарагоса не выдержала бы. Союзным войскам, не желавшим оказаться между двух огней, пришлось прекратить осаду, но войну они не прекратили, пока у них в руках было оружие. Спасение Сумейля значительно увеличило усердие кайситских племен, а в течение весны Юсуф появился с следующими отрядами, так что когда они соединились у Толедо, то это соединенное войско было уже значительно сильнее мятежников и могло, не сомневаясь в успехе, опять перейти через Эбро. Йеменцы — потому ли, что были обескуражены своею неудачей, либо решили дождаться готовившегося восстания их соплеменников у Севильи — приняли мирные предложения, которые им сделал Сумейль с необыкновенной умеренностью и которые состояли только в требовании снова покориться эмиру и выдать Амира с сыном и еще одного курейшитского вождя. Трудно было предположить, чтобы им грозила опасность со стороны северных же арабов — их соплеменников; таким образом, йеменцы без особых затруднений согласились на это условие, не заключавшее, по-видимому, ничего позорного. Договор был заключен, и три курейшита были выданы, но — ужас овладел всем кайситским войском, кода Сумейль высказал намерение казнить пленников. Гнев его с йеменцев перешел всецело на курейшитов, благодаря вмешательству которых восстание, правда, стало действительно угрожающим; снова жажда мести сделала его недоступным для каких бы то ни было соображений, человеколюбивых или политических. Правда, он должен был уступить энергичному протесту уважаемых вождей, главным образом Сулеймана ибн Шихаба и Хусейна ибн ад-Даджна из племени бенукаб ибн Амир, и до поры до времени пощадить трех пленников. Но он уговорил эмира послать неудобных для него заступников с их войском в Пампелуну против басков, которые незадолго до этого сбросили иго ислама, а когда вскоре затем до войска, медленно возвращавшегося в Кордову, на берегу реки Ярамы [366]дошла весть, что кабиты побеждены в горах Наварры христианами, что Ибн Шихаб пал, а Хусейн с остатками войска бежал в Сарагосу, то коварный Сумейль принудил все-таки слабого Юсуфа казнить курейшитов осенью 138 (755) г. Это новое проявление бесчеловечного произвола повлекло за собою для виновника не лучшие последствия, чем его злодеяния в битве при Секунде: как там он приобрел навсегда смертельных врагов в лице всех йеменцев, так теперь от него отвернулись очень уважаемые курейшиты с их многочисленною роднею и приверженцами, жившие в разных концах страны. Еще больше он отвратил от себя значительную часть кайситов, стоявшую близко к Хусейну, который теперь был раздражен до крайности; да и привязанность всех остальных значительно уменьшилась, благодаря этой кровавой расправе, совершенной над своими соплеменниками. Так храбрый, но одержимый страстью килабит сам расшатал основы своей власти, в то время когда тот, кому предстояло привести его к окончательной погибели, находился уже недалеко от берегов Испании.