Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Казалось, что Альманзор был охвачен предчувствием будущих судеб Кордовского государства, когда он снова въезжал в столицу в блеске своего могущества, покрытый славою величайшей победы. С тех пор целью всех дел и помышлений была уже не слава и не победа. Правда, что теперь уже более никто и не думал восставать против непобедимого «царя». Если Вадих и не достиг больших успехов в борьбе с Зири в Африке, то все же исход здесь не подлежал сомнению. Уже в следующем (388 = 998 г.) сын регента Абд аль-Мелик наголову разбил мятежника и вновь завоевал Магриб для Испании, еще задолго до смерти самого Зири, последовавшей вследствие раны, полученной им во время сражения в 391 (1001) г. Таким образом, казалось, Альманзор мог прожить последние годы своей жизни, наслаждаясь неомраченным сознанием своего могущества. Правда, шестидесятилетний старец с прежней силой держал в своих руках власть и, несмотря на увеличивавшуюся телесную слабость, по привычке совершал ежегодно по два набега на христианские владения. Но, как ни верна оставалась ему невероятная ясность и сила его духа, он не мог ждать приближения смерти с тою спокойною внутреннею твердостью, как великий Абдуррахман. Благодаря своей чрезвычайной проницательности он ясно видел, как мало было надежды на то, что все дело его жизни — поддержание огромного государственного организма, основание которого не выдерживало могучего здания, — будет в состоянии еще долго продержаться. Только ему удалось, среди многообразных опасностей, создать новую личную власть рядом с законною властью старой династии и над нею и обеспечить ее на всю свою жизнь. Более слабому такая задача была бы не под силу. Поэтому он незадолго перед своею смертью проливал горькие слезы об участи по-прежнему цветущей Кордовы. И только он один был свидетелем той борьбы внутреннего самоосуждения и самооправдания, которая происходила в его сердце. Однако и он под старость стал благочестив. Конечно, он был слишком умен и горд, чтобы обманывать самого себя, как старая баба. Он знал, что ему скажет Аллах в судный день; поэтому он все надежды возлагал на одно. Сказано [441], что при воскресении Бог избавит от огня тех, ноги которых покрывались пылью на Его пути (то есть в священной войне). Если Альманзор мог гордиться своими заслугами, то именно неустанною борьбой с христианами. Поэтому он привык во время походов каждый вечер тщательно собирать и сохранять всю пыль, собравшуюся за день на нем. Под конец у него набрался полный ящик этой пыли. Он распорядился, чтобы этой пылью перед погребением засыпали его труп — так набожные крестоносцы приносили с собою землю из Палестины, чтобы покоиться на Святой земле. Но если его подвиги против христиан и составляли заслугу, ради которой он, мусульманин, надеялся получить блаженство и ради которой его единоверцы готовы были простить ему все его прегрешения, то тем непримиримее была та ненависть, с которою к нему относилась католическая Испания. «В 1002 г., - говорит один летописец-монах, — умер Альманзор: он погребен в аду». 27 рамадана 392 г. регент умер вследствие болезни, которою уж давно страдал и которая под конец причиняла ему страшные мучения. Смерть застигла его во время пятьдесят второго его похода против христиан; Аллах внял его молитвам и призвал его к себе в то время, когда он был на «Божьем пути». Он был погребен в Медине-Дели, и на гробнице его была начертана надпись (в стихах):

Поэт был прав: не великий и тем более не хороший, но могучий человек, Альманзор в течение четверти столетия мощной рукою защищал величие своей родины, а когда эта рука бессильно опустилась, то очень быстро пало и величие страны. Правда, что сначала все, казалось, должно было двигаться в привычной колее. Когда Альманзор почувствовал приближение смерти, он велел своему сыну Абд аль-Мелику, который вместе с титулом аль-Музаффар давно имел право наследовать должность отца, поспешно отправиться вперед в столицу, чтобы успеть взять в свои руки власть еще прежде, чем там будет получено известие о смерти страшного регента. И в самом деле, мудрая предусмотрительность отца обеспечила сыну обладание властью. Халиф Хишам II давно желал только, чтобы ему позволено было спокойно молиться, а беспокойное движение в народе скоро было подавлено, вследствие чего Абд аль-Мелик в течение семи лет, в 392–399 (1002–1008) гг., беспрепятственно, по примеру отца, управлял в качестве регента. Это был дельный и разумный человек, как бы созданный для того, чтобы поддержать то, что было создано его гениальным предшественником. К несчастью, преждевременная смерть слишком рано положила конец его владычеству, а брат его Абдуррахман, унаследовавший его права, был человек притязательный и легкомысленный, не имевший представления о больном месте в положении его рода. Это больное место было не столько отношение Амиридов (так называют потомков Альманзора Ибн Абу Амира) к самой династии, сколько в том недоверии, с которым народ смотрел на это отношение. Дать определение понятия правительства, благодаря его сложности, не совсем легко; но, во всяком случае, мы не ошибемся в самом главном, если скажем, что правительство — такая вещь, которая при всех обстоятельствах вызывает неудовольствие, особенно если людям живется так хорошо, как жилось кордовцам в течение более столетия. Благосостояние страны со времен Абдуррахмана III значительно возросло благодаря удачным походам Альманзора и благодаря прочно установившейся всюду безопасности. Но не возросло спокойствие среди населения. О том, что такое война, никто не имел понятия, кроме жителей узкой пограничной полосы и кроме солдат, и в счастливой Андалузии при тогдашних условиях беззаботное существование было само собою обеспечено чуть ли не последнему нищему; но вместе с тем народ становился все притязательнее и все меньше довольствовался тем, что было. И незаметно, но все с большею силой стали проявляться обыкновенные последствия высокой материальной культуры — обострение социальных противоречий между высшим, средним и низшим классами, ослабление нравственных сил, понижение религиозного чувства. И вследствие того, что народ имел основание быть недовольным самим собою, он был недоволен правительством.

Но как ни велика была зависть по отношению к Амиридам, никто не мог им отказать в том, что при них страна достигла небывалой высоты, что Испания никогда не была в более блестящем состоянии, чем именно теперь; но на их правлении все же лежало неизгладимое пятно самовольнего захвата, и не было исключено подозрение, что они захотят лишить династию халифов их высшего звания, а по отношению к халифам народ проявлял (к чести его будь сказано) всю ту привязанность, на которую он был способен. Поэтому неудовольствие и зависть в народе ждали только случая, чтобы проявиться; с этой стороны грозила постоянная опасность. Есть старое изречение, которым мы обязаны, как вообще многим прекрасным, мудрости греков: «Не следует тревожить зла, пока оно спокойно спит» [442]. Альманзор и Абд аль-Мелик, не знавшие по-гречески, руководились этим мудрым правилом и тщательно старались поддерживать фикцию, что все их действия основаны на полномочии, данном им халифом; особенно же они старались исключить возможность предположения о том, будто они добиваются для себя или для своих потомков священного сана повелителя правоверных, имамата, бывшего наследственным в династии Омейядов в Испании более 350 лет. Но Амирид Абдуррахман сделал одну из самых непозволительных глупостей, какие знает всемирная история. Он без того был по некоторым причинам на дурном счету у факихов, и вот через месяц после того, как к нему перешла власть, он уговорил бесхарактерного Хишама подписать указ, согласно которому Абдуррахман назначался официальным наследником, на случай смерти халифа.