Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Правительство содержится плательщиками налогов, потому что оно умнее, чем сами плательщики налогов; поэтому едва ли можно поставить в вину жителям Кордовы то, что они ответили на глупость, сделанную Абдуррахманом, не меньшею глупостью — революцией. Теперь нам не трудно понять, что неизбежным последствием ее должна была быть всеобщая неурядица. Халиф Хишам был неспособен к правлению и к тому еще бездетен. Среди омейядских принцев — ни одного, кто бы мог по положению или по влиянию сделаться сознательным руководителем движения. Народ давно отвык от оружия. Войско состояло из смеси арабско-испанского, берберского, славянского, христианского элементов, с десятками генералов, из которых каждый, благодаря ослаблению прежней строгой дисциплины, готов был играть роль Альманзора. В северных провинциях, несмотря на упадок старой аристократии, все еще не один знатный род (прежде всего сарагосские Туджибиды) был готов воспользоваться первою возможностью, чтобы объявить свою независимость от столицы. В самой столице царило озлобление низших классов населения против богатых. Словом, повсюду предстоял ад кромешный. Между тем в том-то и состоит вся прелесть революций, что они, за редким исключением, производятся людьми, которые либо не ведают, чего хотят (в лучшем случае они знают, чего не хотят), либо не знают, что могут сделать, либо не знают ни того ни другого; так было и здесь. Если бы добрые кордовцы имели хотя бы самое отдаленное представление о том, какую кашу они заваривают для себя, они, наверное, отказались бы от того, что затеяли. Но — едва прошло несколько недель с тех пор, как сын Альманзора с войском, с которым он хотел идти против леонцев, покинул столицу, как вспыхнуло восстание. Правнук Абдуррахмана III, Мухаммед II, пользуясь содействием других членов своей династии и некоторых факихов, стал во главе вооруженной шайки, неожиданно напал на оставленного Амиридами кордовского префекта и убил его. Высшие чиновники, бывшие в Захире, совершенно растерялись, как, впрочем, обыкновенно теряется чиновничество в таких случаях. Вместо того чтобы при помощи нескольких «славянских» полков, бывших всегда под рукою, спасти халифа из Захры и таким образом явиться в роли защитников законного главы государства, они медлили до тех пор, пока мятежники, к которым в один миг пристало все население Кордовы, не захватили в свои руки Хишама II. Нечего говорить, что он без всяких колебаний отказался от трона в пользу Мухаммеда, который и был среди ликований народа провозглашен халифом с титулом аль-Махди. Прежние министры и начальники управлений покорились новому порядку вещей; и когда Абдуррахман, которого известие об этих событиях застигло в Толедо, поспешно пустился со своим войском в обратный путь в Кордову, он был покинут большинством этих наемников, считавших его дело погибшим и нисколько не связанных личною привязанностью к нему. У несчастного не хватило характера, чтобы погибнуть с честью. После того как он потерял всякую надежду снова подчинить своей власти столицу, он вообразил, что есть еще возможность заключить мир с новым правительством; вследствие этого он с несколькими спутниками подошел к Кордове и проявил здесь покорность и даже унижение. Но все было напрасно. Когда наконец для него все стало ясно, он попытался покончить с собою, но неудачно и пал от руки Омейяда, которого Махди успел назначить хаджибом в 399 (1009) г. Через 17 дней еще могущественный, по-видимому, род Амиридов исчез со сцены Испании. И только через 10 лет мы увидим появление сына Абдуррахмана в другом месте.

Благодаря всеобщему нерасположению к Амиридам революция прошла с удивительной легкостью. Правда, что Захира, город Альманзора, пала жертвою разъяренной толпы; сперва ее разграбили, а затем подожгли со всех концов, и с тех пор она обратилась в груду развалин. Но, кроме этого, было сравнительно мало буйства; и даже простой народ, получавший, для поощрения, денежные выдачи, вел себя сносно. И со стороны провинций не последовало никаких возражений, так как ведь дело шло не о перемене династии, а только о вступлении на престол другого Омейяда вместо ничтожного Хишама. Поэтому всюду наместники и военачальники признали нового халифа. Будь Махди достойным потомком великого Абдуррахмана — ему, быть может, удалось бы, несмотря на угрожавшие со всех сторон затруднения, вновь укрепить могущество династии, лавируя между различными партиями. Но этого-то и не было: редко можно было встретить, даже между сирийскими Омейядами, более скверного и ни к чему не годного человека, чем он. Он сумел сделаться демагогом, но и только; теперь же он показал себя жестоким и развратным человеком и совершенно неумелым политиком. Таким образом, всеобщее разложение государства было неизбежно. Естественно, что главную роль при этом играет войско, главные составные части которого — берберское и христианско-славянское [443]— тотчас расходятся и становятся прямо во враждебное отношение друг к другу. Понятно, что прежде всего каждая из двух партий выдвигает своего кандидата в халифы из числа Омейядов и этим старается сохранить вид законности; вместе с этим уничтожается единство династии (правда, что никогда в ней не было большого согласия) и всякая возможность продолжительного восстановления ее. Вследствие приблизительного равенства сил берберов и «славян» им пришлось обратиться к чужому вмешательству. Не прошло еще 25 лет, с тех пор как Бермуда униженно просил Альманзора о присылке ему мусульманских войск для борьбы с внутренними врагами, как сперва берберы обращаются за помощью к Санхо Кастильскому, а затем и славяне соперничают с ними, позорно обещая врагам добычу и даже уступку узкой полосы земли и пограничных крепостей. Такое бессовестное отношение к делу ислама уже теперь могло бы повлечь за собою большое несчастие, если бы не возобновились старые распри между Леоном и Кастилией. Таким образом, благодаря незаслуженному счастью мусульманская Испания еще раз избегла гибели в момент наибольшей опасности. Но династия не спаслась. Члены ее обратились в какие-то чучела, которые то сбрасывались, то снова ставились борющимися партиями, вследствие чего сама династия в конце концов исчезла бесследно; а так как ни берберы, ни «славяне» не обладали достаточною силой, чтобы завладеть верховной властью, то страна распадается на множество мелких государств, чем и начинается второй главный период истории ислама в Испании. Около двадцати первых лет, протекших до предварительного завершения этого процесса, позднейшие писатели называют просто «междоусобной войною», аль-фитнэ. Слово это первоначально значит «испытание». И действительно, это было страшное испытание, в особенности для несчастной Кордовы. До тех пор, пока еще борьба шла о власти над всей страною, Кордова, в качестве местопребывания правительства, была для партий яблоком раздора. Подвергаясь разграблениям и опустошениям со стороны то берберов, то христиан и сверх того терзаемая внутренними раздорами, она в это ужасное время навсегда опустилась с высоты своего блестящего положения. Полуразрушенная, обедневшая и лишившаяся значительной части своего населения, она должна была после междоусобной войны уступить роль первого города мусульманской Испании более счастливой сопернице. Остальные части страны пострадали сравнительно меньше. Ход событий в главных чертах тот, что в первые четыре года, 399–403 (1009–1013), берберы и славяне ведут борьбу за Кордову, обладание которой давало власть над всей Испанией. Большие части страны, особенно вассальное государство сарагосских Туджибидов, остаются, правда, в стороне от самого разгара борьбы, в других местах уважаемые окружные начальники начинают таким же образом добиваться самостоятельного положения, но все же государство в целом охвачено междоусобною войною. Во втором периоде увеличивается число отдельных владений; у вождей как берберской, так и славянской партии сказывается в особенности стремление обосноваться в определенной области и отсюда продолжать борьбу за столицу. Наконец, в третьем периоде с дальнейшим неуклонным развитием отдельных владений наступает ослабление междоусобной войны; она прекращается с исчезновением Омейядов-халифов, еще в течение некоторого времени появлявшихся в Кордове. Собственно усобица прекращается сама собою с того момента, когда борющиеся партии в различных местах образовали отдельные государства, и не оказалось никого, кто бы заявил притязания на целое. Я должен ограничиться тем, что лишь в общих чертах намечу те крайне запутанные столкновения, которые привели к этому результату.