Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Далеко не такие идиллические порядки господствовали у берберских князей в граничащей с этой областью Гранаде. Этот город, укрепленный и красивый, теперь начинает играть более значительную роль в истории Испании, чем прежде. До междоусобной войны Гранада имела мощную соперницу в лице Эльвиры, старой столицы провинции, удаленной от нее не более чем полторы версты. Но после того, как последняя тяжко пострадала в 400 (1010) г. от опустошения, в котором главное участие принимали берберы, большая часть жителей решила переселиться в укрепленную Гранаду, ставшую с тех пор настоящим средоточием всей области. Ввиду этого и Зирид Зави избрал ее своею резиденцией, после того как он был назначен наместником области Омейядом Сулейманом, ставшим кордовским халифом. Здесь он правил до 410 (1019) г., лишь изредка, как мы помним, вмешиваясь в борьбу из-за Кордовы, но стараясь по мере сил работать на благо своей страны; затем, будучи уже стариком, уставшим властвовать, он возвратился в Африку ко двору своего внучатого племянника Зирида Муызза в Кейруване. Там он затем и умер. Сын его, которого он оставил своим заместителем в Гранаде, в короткое время настолько восстановил против себя даже своих берберских подданных, что они отказали ему в повиновении и вместо него передали власть племяннику Зави, Хаббусу ибн Максену. Но предстоявшая ему задача была нелегка, благодаря условиям, господствовавшим в стране. Хотя уже издавна здесь было много берберов, еще прежде, чем Зави явился сюда со своими санхаджами, однако большую, если не большую, часть населения все же составляло арабско-испанское население, питавшее глубокую неприязнь к берберам, благодаря тем страданиям, которые народу пришлось перенести во время междоусобной войны. Поэтому Хаббус считал опасным пользоваться содействием «арабоиспанцев» в делах управления, а его берберы не обладали достаточною расторопностью, а особенно умением писать государственные грамоты в том законченном стиле, которому, в то время изысканности литературных вкусов, больше чем когда бы то ни было раньше правительство должно было придавать значение, если не желало выставлять себя на всеобщее посмешище. Но Хаббус нашел выход. Кроме берберов и арабов в Гранаде и вокруг нее жило в большем количестве, чем где бы то ни было к Испании, третье племя, не отстававшее от арабов по умственной живости и образованию, не уступавшее берберам по преданности правительству, готовому идти к ним навстречу; это — евреи. Ярые мусульмане презрительно называли Гранаду «жидовским городом»; но еще больше заслуживает этого названия расположенная неподалеку Лусена (Аль-Ясана), действительно населенная исключительно евреями. Как всюду, так и здесь этот способный народ достиг значительной степени развития и благосостояния, и больше чем где бы то ни было под властью Омейядов, свободных от предрассудков, мог принимать участие также в духовной жизни народа. Вследствие этого Лусена является одним из средоточий еврейской науки в Средние века; даровитые евреи пользовались не только древним священным языком своих предков, но также писали и сочиняли и по-арабски, соперничая с другими испанцами. Раввины-врачи, купцы иудейской веры умели писать стихи и выражаться изящною рифмованною прозой «высокого стиля». К числу таких принадлежал и Самуил Ха-Леви, мелочной торговец, родившийся в Кордове, а затем поселившийся в Малаге, и в то же время ученый, одинаково посвященный и в Талмуд, и в арабские искусства и науки, в высокой степени одаренный драгоценною способностью сочинять риторически изысканные письма и прошения. Случайно гранадский визирь узнал о его стилистическом даровании. Он пригласил этого полезного человека в свою канцелярию, нуждавшуюся в таких людях, и здесь так ярко проявился рядом с формальным образованием и государственный ум этого еврея, что Хаббус, после смерти визиря, вопреки соображениям религиозного свойства, не захотел назначить министром никого иного, как Самуила. Еще теперь немного таких магометанских и иных государств, в которых еврей (некрещеный) мог бы достигнуть такой высокой должности: да и в то время едва ли где-нибудь на долю народа Иеговы выпало подобное отличие. Поэтому можно себе представить, каким почетом окружали соплеменники еврея-визиря, бывшего в течение сорока лет доверенным советником гранадских эмиров.

Уже в 418 (1027) г. они преподнесли ему титул Нагид, «князя» Израиля, то есть верховного главы всех евреев в государстве, и в качестве Самуила Ха-Нагида он стал знаменит навсегда. Но этот почетный титул имеет значение не только в глазах его соплеменников; отличаясь всей прелестью ума и учености, практическим смыслом и безупречным образом жизни, он нисколько не проявлял мелочной хвастливости выскочки. Скромное достоинство его обращения, даже в глазах не особенно расположенных к нему арабов, еще выигрывало благодаря его истинно царственной благотворительности и щедрости, проявлявшейся не только по отношению к его единоверцам, и притом с большим тактом. И если государственный строй Гранады после смерти Хаббуса в 429 (1037) г. не пришел в окончательное расстройство, то это, несомненно, заслуга Самуила.

Бадис, сын покойного эмира, правивший в 429–465 (1038–1073) гг., был зловредный тиран, равного которому не найти. В качестве старшего сына он при вступлении на престол воспользовался поддержкой Самуила, несмотря на то что влиятельная партия хотела оказать предпочтение его брату. Счастье для страны, что вследстие этого дана была возможность благодетельного влияния умного еврея на нового эмира. Сам по себе эмир был дикий зверь; и чтобы явиться в роли его опекуна, нужны были все умственное превосходство и вся ловкость этой исключительной личности. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы даже этот визирь был в состоянии всегда удерживать в должных границах жестокость и всякие выходки Бадиса; нередко этого кровожадного пьяницу нельзя было уговорить никакими доводами. В Альмерии была целая колония гранадских беглецов, с трудом спасшихся от необузданной ярости этого изверга. О том, каким образом этот коварный человек мстил своим действительным и мнимым врагам, красноречиво говорит случай со «славянином» Зухейром, на которого он в мирное время велел солдатам напасть и убить. Наконец, когда его рассердило присоединение нескольких мелких берберских владений к Севилье, его осенила гениальная мысль казнить всех арабов в своей области [446], и лишь с трудом удалось Самуилу уговорить его отказаться от этого намерения. Как ни неуютно и небезопасно должны были чувствовать себя при таком эмире высшие слои общества, внешняя безопасность государства и правильная постановка внутреннего управления были обеспечены благодаря замечательным способностям министра. Страна развивалась, и скоро она стала в ряду первых испанских государств и под конец осталась единственным убежищем для берберского элемента на всем полуострове.