Арсений Насонов - Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Другим важным источником для истории отношений между Ордою и ростовскими князьями служит повесть об ордынском царевиче Петре. По исследованию В. О. Ключевского, она написана не позже половины XIV в., и ее составитель «жил не слишком далеко от начала XIV в.» «Легенда, — по словам того же исследователя, — остается довольно прозрачной и плохо закрывает действительные события, послужившие для нее основой» [202]. Поскольку этот рассказ принадлежит современнику «Ахмыловой рати» (1322 г.), он представляет собою исключительную ценность как материал для история отношений между Ордой и Ростовским княжеством в XIII и в начале XIV в. Изучение указанных источников, наряду с летописными, а также материалом золотоордынским, вскрывает истинный характер и смысл отношений между Ордою и Ростовским княжеством.

Прежде всего Ростовские князья не только должны были часто приезжать в Орду, но и подолгу там оставаться. Федор Ростиславович, как мы видели, несколько лет подряд провел в ставке Менгу-Темура. Некоторые из ростовских князей умерли в Орде; так, смерть застала в Орде Глеба Васильковича, Михаила Глебовича, Константина Борисовича. В Орду они отправлялись обычно «со своими мужи» или «с бояры и со слугами своими». «Живущимь же имъ у царя во Ордѣ, — рассказывает о ростовских князьях Никоновская летопись под 1278 г., — великому князю Глѣбу Васильковичю Ростовскому… з братаничемъ своимъ со княземъ Константиномъ Борисовичемъ и со княземъ Феодоромъ Ростиславичемъ Ярославскими… и со княземъ Андриемъ Александровичемъ…. и со иными многими князи и з бояры и со слугами своими, и возхотѣ царь Менгу-Темирь ити на войну, и повели княземъ всѣм преже реченнымъ и з бояры своими и съ слугами наряжатися с нимъ» [203].

В Орде ростовских князей, в той или иной мере, приближали к ханскому двору. Некоторые из них могли удостаиваться высокой чести. Мы знаем, например, из Жития Федора Ростиславовича, что сначала царь «всегда повелѣ ему предстояти у себе и чашу отъ руку его приимаше» (или он «всегда у царя предстояше и чашю подаваше ему») [204]. Поднесение чаши «царю» и принятие чаши царем «отъ руку» было знаком большой чести в придворном быту хана; позднее выработался даже особый ритуал ханского пития: поднесение чаши во время «царской» трапезы сложилось в сложную церемонию, описание которой сохранилось у Ибн Батуты [205]. По сведениям того же жития, после женитьбы князя Федора на ханской дочери, царь «всегда противу себе седѣти повелѣваше ему» (или «повела ему садитися противу себе») [206]. Это тоже было признаком высокой чести: у монголов распределение «мест» за столом (или за столами) подлежало особому распорядку и имело особенное значение [207].

Положение ростовских князей как «служебников» хана, в ревностной службе которых ханская ставка была весьма заинтересована, обусловливало тот радушный прием, то внимательное отношение, которое они встречали, и ту честь, которую им оказывали в Орде; но то же положение их как ханских служебников ставило и определенные границы близости ростовских князей к ханскому двору. Сами ростовские князья подчеркивали усердную «службу» свою татарам [208].

Летопись неохотно сообщает о походе татар в 1275 г. на Литву с участием «русских князей»; поход этот, между прочим, сопровождался опустошением тех русских земель, через которые Проходили ордынские войска, а успех похода был более чем сомнительным [209]; мы не знаем далее, кто из русских князей в нем участвовал. Другое дело — поход (Менгу-Тимура) на Кавказ 1278 г.; великокняжеский свод — невидимому, по тексту ростовского известия — рассказывает о нем подробно и охотно: «князь же Ростовский Глѣб Василковичъ с братаничемъ своимъ съ княземъ Константиномъ, князь Феодор Ростиславачь, князь Апдрѣй Александровичь и инии князи мнози съ бояры и слугами поѣхаша на войну с царемъ Менгутемеромъ, и поможе Богъ княземъ Русскымъ взяша славный градъ Ясьскый Дедяковъ, зимѣ месяца февраля въ 8, на память святого пророка Захарии, и полонъ и корысть велику взята, а супортивпыхъ безъ числа оружиемъ избиша, а градъ ихъ огнемъ пожгоша. Царь же почтивъ добрѣ князей Русскыхъ и похваливъ велми и одаривъ, отпусти въ свояси съ многою честью, каждо въ свою отчину» [210]. Глебу Васильковичу, как узнаем мы из последующего рассказа, позволив даже привести с собою в Ростов «полонъ многъ»: очевидно, ясских (т. е. осетинских) пленников (Симеон., 3 278: «князь Глѣб Василкович Ростовский прѣиха ис Татаръ, бывъ на воинѣ съ сьномъ своимъ Михаиломъ и съ сыновцемь своимъ Костянтином, приведе съ собою полонъ многъ, приѣха въ свой градъ Ростовъ въ чести велицѣ въ недолго всѣхъ святыхъ, мѣсяца иуня въ 12, на память святого отца Ануфриа пустынника, и бысть радость велика въ гради въ Ростовѣ») в том (1278) году, когда Орда снова начала военные операция, Глеб Василькович отправил на войну своего сына вместе с своим «сватом» Федором Ярославским [211].

Но в качестве ханских «служебников» ростовские князья не могли при дворе царя равняться с потомками царского «корени». Так, в конце XIII века ростовские князья, по «Житию» царевича Петра, жили, «зазирающе Петровымъ дѣтемъ, еже въ ордѣ въине ихъ честь приимаху» [212]. Между князьями не только ордынскими, но и русскими шло, возможно, соревнование в том, кто из них будет «выше честь принимать в Орде». Даже потомки тех ордынских князей («царского» происхождения), которые обосновались в России и крестились, судя по тексту повести, принимали в Орде выше честь, чем князья русские [213].

Тем не менее в качестве «служебников» хана ростовские князья, можно думать, могли и сами, по воле хана, получать бояр и даже князей «на послужение». «Житие» Федора Ярославскою, в древней части своего текста сохранило нам драгоценнейшее указание на подобные попытки со стороны Менгу-Тимура поставить или утвердить некоторых князей и бояр в положение служебной зависимости по отношению к Федору Ярославскому: «ему же, читаем в житии, вдасть князи и боляре русь на послужение» [214]. Само выражение «князи и боляре русь» указывает на древность текста. «Русь», в данном случае, противопоставляется татарам или «бесурменам», как мы встречаем и в Лаврентьевской летописи, в тексте конца XIII в. «Два бесурменина ис свободы в другую свободу, а Руси с нима боле 30 человѣкъ» и далее: «… а Руси избилъ 25 и 2 бесерменина » (см. рассказ о баскаке Ахмате, Лавр., 1284).

К себе на родину ростовские князья, «служебники» хана, приезжали в значительной мере отатарившиеся, принося с собою атмосферу ордынских интересов. Вслед за ними в Ростовское княжество стала наезжать ордынская знать, может быть близкая к ним по служебным или родственным связям. Эти татарские «вельможи» оседали в пределах Ростовского княжества и даже получали, по-видимому, тем или иным путем от ростовского князя во владение земли. Нам известно, например, что, в то время как принявший христианство ордынский царевич Петр получал от Ростовского князя (Бориса?) «грамоты» на «множество земли оть езера воды и лѣсы», в Ростове жили уже ордынские вельможи: «князь же поимъ ему отъ великихъ вельможъ невѣсту, бѣша бо тогда в Ростовѣ ординьстии вельможи» [215]. «Уже при жизни царевича Петра, — пишет Ф. И. Буслаев, — заметно со стороны ростовского князя противодействие татарскому элементу, пускавшему свои корни в Ростове. Князь сначала не дает Петру земли, а потом продает ее за самую дорогую цену и только тогда перестает питать к нему подозрение, когда женил его и таким образом сделал его оседлым в Ростове; наконец, подружился с ним, и дружба их обоих была освящена обрядом побратимства» [216].