Арсений Насонов - Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

Мероприятия, связанные с усилением баскаческого «охранения» в пределах Ростовского княжества, не могли, однако, сами по себе уничтожить самый источник «непокорства», коренившийся в укладе местных отношений. Выполнение такой задачи требовало проведения какой-то политической программы. Поскольку баскаки действовали, как мы видели, совместно с князьями, надо было сделать местных князей в полной мере татарскими «служебниками»; поскольку непосредственным источником «непокорства» были вечевые выступления, надо было оторвать князей от местной бытовой почвы, сблизить с Ордою и этим самым в значительной мере обезвредить эти выступления и, наконец, использовать князей для борьбы с непокорными. В основе своей прием этот не был новостью в политической практике монголов. Мы знаем, например, что когда грузинский князь Аваг был вызван ко двору каана, последний оказал ему радушный прием и, женив на татарке, отправил восвояси; «при этом, — свидетельствует Киракос, — он писал своим полководцам возвратить Авагу его владения и посредством его стараться подчинить людей строптивых , что и случилось впоследствии» [196]. Этот прием — действовать через местных князей — который в основе своей не был новостью в политической практике монголов, по отношению к Ростовскому княжеству, в виду указанных обстоятельств, получил особенное значение с точки зрения ордынских интересов; вопрос о поведении ростовских князей несомненно имел для Орды весьма важное значение.

Начиная с 60–70 гг. XIII в., как мы наблюдаем, ростовских князей ставят в совершенно исключительное положение; на них направляется усиленное внимание Орды [197]. Прежде всего мы видим, что, начиная с 60-х гг. XIII в., в Волжскую Орду из Северо-восточной России приезжают почти исключительно князья ростовские, да и верный союзник князь Андрей Городецкий. О поездках последних мы имеем следующие данные. Под 1268 г. Симеоновская летопись сообщает, что Глеб Василькович Ростовский приехал «ис Татар», причем умалчивает об его отъезде. Случайно узнаем, что в 1271 г., во время похорон вдовы Василька, Глеб был в Орде: «а Глѣбу тогда сущу в Татарѣхъ (Симеон, л.), что в 1277 г. ходил в Орду князь Борис «с княгинею и с дѣтми». Глеб Ростовский с сыном Михаилом, князь Федор Ростиславович и Андрей Городецкий и что князь Борис разболелся в Орде и там умер; наконец, что в 1278 г. князь Глеб Василькович послал «въ Татары» Михаила Глебовича «съ сватомъ своим Феодором Ростиславичем» (Симеон, л). В дальнейшем летопись сообщает, что в 1289 г. Константин Борисович Ростовский (Акад. л. — сп. Коек. дух. акад.), а также Дмитрий Борисович Угличский ходили в Орду к дарю «и с женами своими; царь же держаше их во чти» (Никои, л.); что в 1293 г. в Орду поехали Константин Борисович, Дмитрий Борисович, Иван Дмитриевич, Михаил Глебович, Федор Ростиславович, Андрей Городецкий и епископ Тарасий Ростовский (Никон., Акад. лл.), что в том же году Михаил Глебович скончался в Орде «и принесенъ бысть в Ростовъ» и что в 1307 г. в Орде застала смерть и Константина Борисовича (Акад. л.). Вместе с тем, как оказывается, их все более и более связывают с Ордой узы родственных отношений. Еще в 1257 г. Глеб Васильевич по возвращении из Монголии «оженися в ордѣ» (Лавр. л.). Об его племяннике Константине Борисовиче Ростовском мы узнаем, что он «ожеyися въ ордѣ у Кутлукорты» (Акад., 1302), о Ростовском князе Федоре Михайловиче тоже отмечено, что он «ожеyися» в Орде «у Велъ, ласмыша» (Акад., 1302). Наконец, на дочери Менгу-Тимура, согласно тексту житийного рассказа, был женат князь Федор Ростиславович Ярославский. Дальнейшее изучение материала, показывает, что отношения ростовских князей с Ордою приобрели большую прочность, коренившуюся, в политическом характере их содержания.

Важным источником для выяснения истории отношений между Ордою и ростовскими князьями служит житие Феодора Ростиславовича Ярославского в редакциях конца XV и XVI вв. — Антониевой (Вел. Четии Минеи, сентябрь) и Степенной книги: обе редакции использовали однородный источник, какой-то новый летописный материал, представляющий для историка существенный интерес [198]. Нет ничего удивительного, что в ранних редакциях жития Феодора Ростиславовича, составленных в XIV в. (Проложное житие), не упоминалось о близких связях князя с Ордою: поскольку была свежа еще ненависть к татарам, подобные факты его биографии могли только скомпрометировать покойного в глазах населения, и их приходилось замалчивать [199]. Но составители редакций конца XV и XVI вв. привлекли не дошедший до нас летописный памятник, где были рассказаны события его жизни, как раз связанные с Ордою. В тексте второй из этих редакций мы находим и прямое указание на новый источник житийного рассказа: «о немъ же свѣдетельство иматъ въ лѣтописаннихъ» [200]; по-видимому, в руках у составителей упомянутых редакций конца XV и XVI вв. была какая-то местная ярославская летопись. Сведения этого источника попали в житийный рассказ в несколько сокращенном виде, и отношения между князем и ханом получали освещение, выгодное для князя. Тем не менее основной фактический материал житийного рассказа вполне согласуется с показаниями летописных сводов и укладывается в рамки летописных известий, дополняя их и поясняя. Во-первых, по тексту жития, Федор Ростиславович получил Ярославль в согласии («совѣщаниемъ») с ростовскими князьями Борисом и Глебом. Из летописей (Лавр., Симеон., Акад.) мы также знаем, что уже в 1276 г. Федор Ростиславович был ярославским князем и что, находясь в отношениях свойства с Глебом Васильковичем (был его «сватом»), слушался последнего или, во всяком случае, действовал в согласии с ним (в 1278 г. Глеб «посла сына своего в Орду съ сватомъ Федоромъ Ростиславичем» (Симеон, л.). Во-вторых, по тексту жития, Федор Ростиславович жил продолжительное время в Орде, и хан приблизил его к себе. По данным летописей, близость князя к Волжской Орде также не подлежит сомнению (в 1278 г. он принимает участие в походе на Кавказ с войсками Менгу-Тимура; в октябре идет в Орду для участия в новой войне; в 1281 г. вместе с татарами делает набег на Переяславль). После 1281 г. и вплоть до 1293 г. летопись о нем ни разу не упоминает, и весьма возможно, как предполагает А. В. Экземплярский, что к этому периоду относится то продолжительное пребывание князя в Орде, о котором рассказывает житийный текст [201]. В-третьих, по тексту жития, Федор Ростиславович пользовался большим расположением ханши; по ее настоянию, между прочим, состоялся его брак с ханской дочерью (после смерти первой жены князя), и от этого брака у него был сын Давид; сын же от первой жены умер при жизни князя. Из летописи мы также знаем, что после смерти Федора Ростиславовича остался сын Давид, княживший в Ярославле. В-четвертых, по тексту жития, г. Ярославль стал враждебно относиться к князю и не хотел его принимать. С помощью татар он вновь сел в Ярославле, причем оппозиция князю в городе была подавлена татарским войском. Летопись тоже свидетельствует, что в 1293 г. Федор Ростиславович пришел из Орды вместе с «Дюденевой ратью», опустошившей северо-восточные города, и затем, по словам древнейших сводов, сел «на Ярославли» или «сѣдѣ на княжение въ Ярославли» (ср. Лавр., Симеон, Акад. лл., 1293–1294); как видим, из летописи также явствует, что г. Ярославль был князем Федором временно утерян; с другой стороны, летописные известия также обнаруживают, что в Ярославле имели место вечевые выступления (ср. Лавр., Симеон, и др. лл., 1262 и 1322 гг.). Таким образом, тот новый фактический материал о ростовских князьях, который дает нам житие Федора Ростиславовича в редакциях Антониевой и Степенной книги, вполне согласуется с теми сведениям, которые сообщают дошедшие до нас летописные своды.