Арсений Насонов - Монголы и Русь. История татарской политики на Руси

О том, как полагалось князю принимать посла из Орды, говорят иностранцы позднее. Так, по их словам, перед послом князь должен был преклонить колено (см. у Литвина Mихалона , в Архиве истор.-юрид. свед., относящ. до России, кн. 2, пол. 2, М., 1854, стр. 33; Карамзин IV, 58 ссылка: Длугош , Hist. Polon., 588; D Όhssоn , op. с, t. 2, ρ 184–185 ссылка: Сireus , Cilesiae Annales p. 67). Князь выходил пешком встречать посла за город ( Миxалон , стр. 33: «с питием»; Геρберштейн изд. 1908 г., стр 16). Известно также, что приезжавшим послам и князьям надо было говорить с ханом, стоя на коленях (Рубрук; Карпини; Ипат. л. 1252, Шериф-ад-Дин) По рассказу «Повести об ордынском царевиче Петре», Игнат вышел встречать посла Ахмыла за город с «питием» (и дарами) и, обратившись к послу, стал перед ним «на колѣку» (см выше). Много позже, в 1519 г., когда прибыл в Москву крымский посол Аппак, то, князь Иван Палецкий должен был говорить речь послу у него на подворье от имени государя, став на колени, что сделал также и посол Аппак (приведено у Н. Веселовского , Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории, в Отчете СПб. унив. за 1910 г.). Некоторые сведения находили в летописях под 1261 г. Ипат. л. сообщает, что Буронпа, главный военачальник на западных окраинах золотоордынского государства, двигаясь ратью, послал вперед в г. Владимир, к князьям: «оже есте мои мирници, срѣтъте мя; а кто не срѣтить мене, тын ратный мнѣ». Князь Василько и Лев и владыка поехали навстречу Буронде и встретили его у Шумока с дарами и «питьем». Равным образом, под 1283 г. читаем, что, когда Телебуга-хан подошел к Горини, его встретили Мстислав «с питьем и з дары» а на Липе — князь Владимир, также «с питьем и с дары» и «по сем угони [и] Лев князь ко Вужьковичемь и с питьемь и с дары». Таким образом, вполне возможно, что и при приближении ханских послов князьям приходилось выезжать навстречу «с питьемъ и с дары». Однако, если такой обычай и существовал, он, во венком случае, не был повсеместен или перестал действовать к началу XV в. Так, в 1408 г., когда в Тверь из Москвы приехал ордынский посол, «князь великий повелѣ царева посла срѣтити на Володымерскомъ мосту честно…» (см. Тв. сб.). Кроме того, надо помнить, что иностранцы могли легко принимать отдельные случаи за обычный порядок: именно такого происхождения, например, представляется известие (если только оно не вымысел), что, когда посол садился на коня, князь наклонял перед ним свою спину, а тот, встав на нее ногами, взлезал на лошадь ( Терещенко , Быт русского народа, ч. I, СПб, 1848, стр. 19: из текста, помещенного в Собр. Гаклюйта, т. I, стр. 247, изд. 1818 г.).

Тв. сб. под 1408 г.; в тексте ошибочно — 5 месяцев.

С. Герберштейн , Записки о московитских делах, 1908, стр. 16. Другое известие о ханском конюшенном месте в московском кремле при митрополите Алексее — требует проверки ( Снегирев , Москва, изд. Мартынова, т. I, 1865, стр. 115; Звери некий, ор. с., II, № 1357).

См. Симеон. лет. под 1328 г. В одной из записей 1339 г. изданной Срезневским, говорится о правосудии Ивана Калиты и о том, что при нем наступила «тишина велья в Роускои земли» ( И. Срезневский, Сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, № LXXXVI, стр. 145–148). Таким образом подобная похвала Калите была вставлена во второй половине XIV в. в Московскую летопись, но уже с несколько иным содержанием.

«…bу blending in himself the characters of the Tartar's hangman, sycophant, and slave-in-chief» (op. c., p. 79).

Новг. л.

Рог., 1333.

Новг. I л.

Рог. и Никон. лл., 1333.

В 1339 г. Калита получил от царя приказ послать рать под Смоленск с Товлубием, двинувшимся из Орды через Переяславль-Рязанский с татарами (с ним шел и князь рязанский Коротопол). Историки предполагали, что поход 1339 г. был вызван тем, что смоленский князь перестал подчиняться хану и возить в Орду выход (см. Карамзин , IV, 146–147; Соловьев , Ист. Росс., III, 923). По мнению Преснякова, Узбек послал рать «едва ли по собственному почину» (ор. с., стр. 146). Летопись прямо говорит, что Товлубия «царь послалъ», а Иван Данилович послал свою рать «по цареву повелѣкию» (Рог., Симеон., 6847). Иных указаний летопись не дает. Но материал позволяет вскрыть причину разрыва Смоленска с Золотой Ордой. Выше мы видели, что ранее смоленский князь был в подчинении у хана (см. выше гл. II). В Ипат. л. под 1274 г. читаем: «… и Глѣба князя Смоленьского, иныхъ князий много: тогда бо бяху вси князи в воли Татарьской»; ср. Симеон, л., 1275 г. Далее мы знаем, что в конце XIII в. смоленским князем был Федор Ростиславович, на тесных отношениях которого с Ордой мы выше останавливались подробно (рижский архиепископ титулует Федора в письме к нему «великим князем»; см. у Голубовского , ор. с., 146; см. также «Житие Федора», напеч. в Четиях Минеях). С захватом смоленского княжения князем Александром Глебовичем (в 1297 г.) связи смоленского княжения с Ордою не прерывались или, если прерывались, то временно в 1310 г татары поддерживали Василия, сына смоленского князя Александра Глебовича, против Святослава Глебовича, призванного брянцами, и Василий был посажен с помощью татар в Брянске (Симеон., Никон. 1310).

Но в 20–30-х гг. XIV в. положение изменилось. Уже в 1333 г. татары с брянским князем Дмитрием Романовичем ходили на Смоленск (Рог., 6841: «Того же лѣта на зиму прииде ратью Дмитреи князь Бряньскыи на Смоленскъ съ татары Калънтаи и Чирича съ многыми воеводами и взяша миръ с Иваномъ». Заметим, что о Калантае упоминает также Новг. I л. под 1343 г.: «того же лѣта митрополитъ Фегнастъ Гричинъ ходи къ царю к поганому к Женьбѣку и обадиша его Калантай къ да реви…» и т. д.); предприятие успеха не имело, хотя они и «бишася много» (Никон, л.; Голубовский , ор. с., стр. 314). Перемена положения объясняется, коль скоро мы признаем, что князь Федор Святославович, приезжавший из Питвы в составе посольства в Новгород в 1326 г., был известным нам из летописи смоленским (дорогобужским) князем Федором Святославовичем.

Дальнейшие показания подтверждают догадку, что поворот в отношениях Орды со Смоленском определялся тем, что великий князь смоленский признал известное политическое верховенство Гедимина, что явствует из грамоты, напечатанной во II т. СГГиД под № 8 (см. Голубовский . ор. с., стр. 121, 317; Φилевич , Борьба Польши и Литвы-Руси за Галицко-Владимирское наследие, СПб., 1890, стр. 47 и др.; см, также Симеон. л., 1341 г.). Подчиниться литовскому князю можно было, только порвав предварительно с отношениями зависимости к Золотой Орде. Таким образом, вероятно, что в 1339 г. Узбек хотел вернуть Смоленск к покорности. Как раз в эти годы Орда опасалась Литвы и ее посягательств на пределы, подчиненные ордынской власти: в 1338 г., т. е. за год до похода на Смоленск, татары совершили набег на Литву (Никон., 1338: «того же лѣта Татарове воеваше Литву»; см. также Новг. I л., 1335 г., ср. Пρесняков , ор. с… 140–146; Антонович . Монографии, I, Киев. 1885, стр. 59–60). a в 1337 г., по свидетельству Rocznik swietokrzyski, они предпринимали поход на ее со юзницу Польшу и вместе с «русскими» (Mon. Pol. Hist., t. Ill, p. 78. Юрии II ср. Φилeвич , ор. с., стр. 50; ср. также «Замечания И. А. Линниченка на статью г. Режабка о последнем князе всей Малороссии Юрии» в сборн. «Белослав-Юрий II» изд. Акад. Наук, СПб., 1907, стр. 94–97).