Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Таким образом, можно утверждать, что период с 1442 по 1448 г. стал тем Рубиконом, после которого существование единого средневекового татарского государства не представлялось возможным. Собственно, именно в этот период происходит окончательное оформление независимых татарских ханств и орд. Исчезновение столь большого государственного объединения очень сильно сказалось на отражении в русских летописях эпидемической обстановки на пространствах Золотой Орды. Именно с этого периода в русских летописях идет переключение внимания с Поволжья на Северо-Западную Русь и Литву, как более важные в стратегическом плане регионы. В итоге, это привело к формированию, господствовавшей долгое время точки зрения, что эпидемии чумы на Руси попадали исключительно через Новгород и Псков и имели немецкое происхождение. Наглядным примером здесь является текст « История о Великом княжестве Московском » (1620 г.), где Петр Петерей писал: « Московиты, находящиеся за Рязанью и в Татарии, вовсе не знают моровой язвы, страдают же от нее лишь близкие к западной границе, а именно: Новгород, Псков, Смоленск и др .».

Приведенный нами текстологический анализ русских летописных текстов показал, что « моръ » и « гладъ » были очень хорошо знакомы человеческим сообществам, проживавшим на территории Великой Русской равнины. Одной из первых, зафиксированных в русских летописях, стала эпидемия, разразившаяся в 979 г. на территории Киевского княжества. Однако нельзя получить конкретную информацию как о месте и временном промежутке происходящего, так и определить конкретную форму заболевания. В то же время, присутствие указаний на небесные явления и мор среди животных свидетельствовали о достаточно крупной вспышке эпидемического заболевания среди людей. Если исходить из представленной в хрониках Никифора Григора информации о разразившейся во время « Черной смерти » эпизоотии среди животных, то можно предположить, что это могла быть и вспышка чумы. Также вызывает вопрос локализация данного бедствия на пространстве Великой Русской равнины. Скорее всего, представленное в общегодовой записи Никоновской летописи указание на прибытие печенежского князя Илдея ко двору Ярополка, может свидетельствовать о возможной вспышке эпидемии в районе Киева и ее степное происхождение. Из всего вышесказанного можно заключить, что это, скорее всего, была вспышка чумы, но невозможно понять, являлась ли данная вспышка локальной или же была продолжением « Юстиниановой чумы ». В то же время, можно говорить о том, что описание « мора лета 6487 » заложило в русском летописании нормы и словесные формы в передаче информации об эпидемиях.

Следующей зафиксированной в летописях стала эпидемия 1042 г. Как показывает текстологический анализ летописного сообщения, по всей вероятности в войске сына Ярослава Владимира, во время похода в земли финского племени ямь, разыгралась вспышка сибирской язвы.

Если говорить о следующей вспышке чумы в степи, то, скорее всего, она произошла в 1060-м г. во время похода великого киевского князя Изяслава в земли « торков ». Главное, что здесь можно отметить, что наравне с эпидемией среди кочевников был зафиксирован масштабный голод. Все эти бедствия, так или иначе, летописцы связывали с « гневом Божьим ». Таким образом, можно отметить, что во второй половине XI в. в русской летописной традиции сформировалось достаточно четкое преставление об эпидемиях.

Подтверждением вышесказанного является описание вспышки 1094 г. Хотя традиционно в отечественной историографии указан 1092 г. Если же говорить об общих чертах с описанием « мора лета 6568 », то в качестве одной из главных причин начала эпидемии был назван « гнев Божий ». Кроме того, обе вспышки проходили на фоне обострения военной обстановки. Но в отличие от эпидемии 1060-го года, вспышка 1094 г. разыгралась на фоне складывания неблагоприятных природно-климатических условий. Скорее всего, в обоих случаях природные очаги эпидемий необходимо искать в степных районах.

В XII в. ситуация с фиксацией эпидемий в русских летописных текстах оставалась на уровне XI в. В целом ее можно охарактеризовать, как несистемную. Среди наиболее часто упоминаемых в отечественной историографии вспышек XII в. указывают « моръ лета 6662 » (1154 г.). Если анализировать летописную запись, то речь шла о совместном хождении эпидемий и эпизоотий.

Другой, крупной вспышкой XII в. являлся « моръ лета 6695 » (1187 г.). Русский летописец, обозначив библейскими словами « соломоновы страдания », скорее всего, говорил о вспышке в Новгороде « Антониева огня » или эрготизма — отравления, вызываемого употреблением в пищу продуктов из муки, зараженной грибком спорыньи.

Следующий XIII в. не принес спокойствия на пространстве Великой Русской равнины. Наиболее крупный « моръ » был зафиксирован в 1229–1230 гг. Подробно об этом сообщается в вошедшем в Никоновскую летопись рассказе « О потрясеньи земли ». В отечественной историографии в отношении него сложилась точка зрения, согласно которой, данный « моръ » определялся в качестве сыпного или брюшного тифа. Если же обратиться напрямую к тексту летописного рассказа, то там очень четко перечислены симптомы, указавшие на разразившуюся в 1229 г. на фоне масштабного голода вспышку « Антониева огня ». В то же время, как и в 1230 г. вполне могла иметь место и вспышка чумы. Впрочем, пока будет преждевременно говорить конкретно о чем-либо без проведения текстологического анализа других русских летописных сводов, а также полевых и лабораторных исследований захоронений погибших во время « моръ лета 6737–6738 ».

Следующий крупный « моръ » случился в 1237 г. в Псковской земле. Единственным исследователем, попытавшимся в начале XX в. проанализировать это событие, стал Ф.А Дебрек. Однако, полностью доверять его выводам в отношении данной вспышки не стоит, так как они не базировались на знании других летописных записей моров.

С эпидемической точки зрения нашествие Батыя на Русь, да и в целом наступившая во второй половине XIII в. эпоха золотоордынского ига, не стали исключением в обострении эпидемической ситуации на пространстве Великой Русской равнины. Истоки этого процесса следует искать в специфических природно-климатических условиях западно-евразийских степей и Нижнего Поволжья, которые были нарушены в 1240–1270-х гг. в результате хозяйственной деятельности населения Золотой Орды. Также негативную роль в этом процессе сыграли: восстановленные или вновь созданные города и дороги, при непосредственной поддержке золотоордынских властей; существование на территории средневекового татарского государства природных эпидемических очагов; и массовая миграция населения из других географических регионов, обладавшего совершенно иной внутренней микрофлорой. Однако, наличие достаточного количества продуктов питания и благоприятных климатических условий, отводило на второй план проблему возникновения новых масштабных эпидемий среди местных человеческих сообществ.