Александр Шубин - Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)

7 марта «Гражданское достоинство» провело молчаливое шествие – «День поминовения жертв сталинских репрессий» у Краснопресненского парка. В шествии приняли участие и фсоковцы. Сотрудники в штатском следили, чтобы никто не произносил речей, топтали свечи, зажженные на снегу.

В это время стала зреть идея, что нужно провести крупную уличную акцию без разрешения властей. Причем так, чтобы ее нельзя было бы сразу разогнать, чтобы прохожие могли вступить в общение с неформалами на политические темы. Своего рода Гайд-парк в центре Москвы. Но для этого нужно было найти союзников, чтобы на улицы вышла сразу значительная масса неформалов. Идеологически близкие «Гражданскому достоинству» «Демократия и гуманизм» и «Перестройка-88» для этого не подходили – их стиль выступлений не был рассчитан на диалог с населением, скорее – на эпатаж. На поиск союзников ушло два месяца, и ими оказались «общинники».

Симпатия двух групп основывалась не на идеологии (которая была совершенно разной), а на близости стиля, социально-психологической среды. Это были две классические неформальные группы, и когда неформальное движение оказалось на подъеме, они вышли на первый план.

Вспоминает лидер «Гражданского достоинства» В. Золотарев: «Познакомившись на августовской встрече, мы подружились. Я понимаю, почему это произошло: их главный идеолог Андрей Исаев был очень похож на меня своей энергетикой. Мы нашли друг в друге схожие души и стали общаться. Другой лидер – Шура Шубин – был спокойней. Он, по-моему, и старше нас был» [125].

Были там и прикольные ребята. Словом, нам всем друг с другом было хорошо, и различие во взглядах нам не мешало. Мы были единственными на этом поле, кто был равен друг другу по тому внутреннему потенциалу, который Гумилев называл бы пассионарностью» [126].

Внутреннее строение двух групп тоже было очень близким. В. Золотарев рассказывает о своих товарищах по «Гражданскому достоинству»: «Они не признавали меня лидером, хотя де-факто я им был. (Тогда даже писали: „Гражданское достоинство“ Виктора Золотарева».) Например, Толя Папп, который был намного старше, не мог не оценивать критически некоторые проявления моей экспансивности. (Речь идет о том, что я постоянно во всем хотел принять участие, так как реально был лидером этого процесса.) И Шура Верховский по своей натуре был более раздумчив. Если возникала альтернатива: сделать что-то или не сделать, я заявлял: «Конечно, нужно сделать». А Шура говорил: «Нет, сначала это нужно обсудить». Так что и я ощущал себя лидером (и был таковым), и они себя ощущали лидерами (но не соревновались со мной в этом качестве). Они совершенно справедливо тоже считали себя отцами-основателями этого процесса, но при этом не проявляли готовности действовать так, как я. А вот моя сестра вполне соответствовала мне по уровню эмоциональности и даже порой превосходила. В ее биографии, например, есть эпизод, когда она на Арбате залезла на фонарь и стала оттуда кидать в толпу прокламации и что-то кричать. Изначально этот стиль был присущ мне. А они занимали критическо-трезвомыслящую позицию» [127]. Это – практически калька отношений между мной и Исаевым, которая помогала находить эффективные решения между его «авантюризмом» и моим «поссибилизмом».

Весной 1988 года в обеих группах созрел консенсус двух «фракций» о необходимости прорыва на улицу. Но не любого шумного выступления, а такого, которое запустит процесс массового общения, вовлекающего в движение людей с улицы.

ПОСЛЕ ТОГО КАКреформаторы в руководстве КПСС, воспользовавшись письмом Нины Андреевой, нанесли новый идеологический удар по консервативному крылу партии, начался прилив нового актива в неформальные организации. Начался, по выражению «общинников», «второй призыв в неформальное движение» [128]. Неофиты 1988 года, которые уже в 1989-м стали ветеранами демократического движения, в массе своей меньше интересовались конструктивной программой преобразований общества. Идеологи федерации, чувствуя, что перед ними открылось благодатное поле для пропаганды, принялись убеждать новичков в правоте именно их идей, а не демократически окрашенных марксистско-ленинских стереотипов. Эта работа давала быстрые всходы в среде молодежи, но взрослые люди со сформировавшимися стереотипами отмахивались от идеологических построений и искали действия, которое может нанести «поражение бюрократам». Напрасно «общинники» убеждали второе поколение неформалов в том, что для преодоления бюрократии необходима сложная конструктивная работа по вытеснению управления самоуправлением. В общественном движении набирали силу стереотипы, распространенные в общественном сознании со времен начала перестройки: достаточно отстранить от власти нынешнюю бюрократию – некомпетентную и идеологически догматичную. В итоге на смену политическим неформалам придет популистское демократическое движение, ориентированное не на диалог (политические неформалы) или конфронтацию (диссиденты, будущие «дээсовцы») с номенклатурой, а на организационное слияние с «демократической номенклатурой». Вскоре начнется бурное формирование новых групп популистского типа, во многом спровоцированное организованной неформалами митинговой кампанией [129].

Первые ручейки «второго призыва» потекли в неформальные организации уже в апреле, хотя многотысячный прилив последует в ходе организованной неформалами митинговой кампании 1988 года.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ «ОБЩИННИКИ»продолжали поиск идеологической ниши, которая соответствовала бы разработанной ими системе взглядов. Принадлежность «Общины» к социализму не вызывала сомнений, но этот социализм был резко оппозиционен социализму, возникшему в СССР. Необходимо было найти самоидентификацию, которая ясно отличала бы «общинников» от марксистско-ленинской теории и практики. «Общинники» также искали традицию, которая могла бы подкрепить их идеи более длительной предысторией, дополнительными источниками и аргументами. Обсуждались самоназвания «эсеры», «неонародники», «социалисты-федералисты». Большой интерес по-прежнему вызывала традиция анархистской мысли. В это время «общинники» познакомились с первым человеком, который открыто называл себя анархистом – И. Подшиваловым из Иркутска. Одновременно стало известно, что в Пскове существует целая анархическая организация «Коммуна-1». Тогда возник проект объединения анархистов и людей, которые исследуют анархизм, в единое общество. Это позволило бы развивать анархистскую составляющую идей «Общины», привлекать в такое общество академических ученых (наиболее тесные контакты сложились у «общинников» с Н. Пирумовой и В. Антоновым), сохраняя за собой свободу идейного «маневра» в более широких левосоциалистических рамках. Сыграли роль и политические соображения – желание передвинуться с крайне левого фланга федерации в центр путем вовлечения в организацию более левого течения – анархистов. Появление анархизма на политической арене позволяло резко расширить границы реального плюрализма. Так возник проект Всесоюзного общества любителей анархизма в неформальном движении – «Воланд». «Воланд» стал одной из сотен инициатив, возникавших в неформальном движении и исчезавших без всякого продолжения [130].