Борис Тебиев - Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I

Возникновение этого направления в исторической науке Кареев объяснял двумя основными причинами, во-первых, естественным сближением между двумя науками – историей и политической экономией, которое выразилось и в образовании исторической школы, и в политической экономии, а, во-вторых, тем преобладанием, какое получили экономические отношения в самой исторической жизни XIX века, выдвинувшей на первый план социальный вопрос [53].

Подчеркивая важность данного научного движения для восполнения существенных пробелов в исторической науке, изучавшейся ранее с политической и культурной точек зрения на основе психологического идеализма, Кареев отмечал, что именно несостоятельность этой концептуальной основы в стремлении объяснить всю историю и породила направление, сводящее историю к экономической и материальной основе. «Рассуждая a priori, – писал историк, – нельзя не признать, что экономический материализм и родственные ему направления историологической мысли страдают такою же односторонностью: истина заключается лишь в сочетании обеих точек зрения, поскольку человек живет удовлетворением не одних материальных, но и духовных потребностей. Другую слабую сторону экономического материализма составляет его необоснованность в теоретическом отношении. Его родоначальники выразили его основные положения в форме аксиом, а сторонники направления стали лишь популяризировать эти положения, либо прилагать их к рассмотрению действительной истории» [54].

Главное затруднение, с каким встречается мысль при попытке обоснования экономического материализма, отмечал Кареев, заключается в том, чтобы объяснить из экономии духовную культуру. «Экономический материализм, конечно, сделает свой идейный вклад в научную теорию исторического процесса: относительная истинность его тенденции не подлежит спору, и нужно только желать, чтобы его представители побольше думали о теоретической обосновке своего учения и чтобы вместе с этим историки-экономисты делали побольше теоретических выводов из своих исследований…» [55]. Признавая крайний догматизм экономического материализма, ученый призывал его представителей, как и представителей психологического идеализма, встать на путь критического исследования.

На протяжении 60-80-х годов XIX века К. Маркс и Ф. Энгельс проявляли, как известно, постоянный интерес к России, ее экономике, культуре, развивавшемуся здесь оппозиционному движению. Сохранилась обширная переписка основоположников научного социализма с русскими революционными деятелями, в которых наряду с политическими и философскими вопросами широко фигурировали суждения о проблемах и перспективах социально-экономического развития страны.

Интерес Маркса к России не был случайным интересом «кабинетного ученого», как его нередко теперь представляют, стремясь развести понятия «Маркс» и «марксизм». Это был интерес особого рода, продиктованный, прежде всего, страстным стремлением к самоутверждению, желанием распространить свою доктрину среди интеллигенции страны, не только первой пустившей на порог его кровное детище – «Капитал», но и увидевшей в нем нечто большее, чем равнодушные западные европейцы: новую Книгу Откровения, близкую по силе и значению творению апостола.

Для выяснения подлинных мотивов интереса основоположников марксизма к России важно проследить, как развивался этот интерес и как менялись оценки Маркса и Энгельса ситуации в стране.

Оценочные суждения о России – стране «огромной, необозримой, редконаселенной», которую «трудно завоевать», имели место уже в ранних работах Маркса и Энгельса. Этому, безусловно, способствовало их общение с русскими эмигрантами, приезжавшими в Европу деятелями русского освободительного движения, роль и значение России в европейской и мировой политике, которые невозможно было недооценить, напряженная ситуация, складывавшаяся в России накануне и в период отмены крепостного права. Этого требовали и задачи политической борьбы, обеспечения бесспорного лидерства в международных социалистических организациях, которое Марксу и Энгельсу постоянно приходилось отстаивать, преодолевая сопротивление тех, кто не признавал марксизм единственно верным и непогрешимым социалистическим учением.

«…Последние две недели я старательно зубрил русский язык и теперь почти покончил с грамматикой, – признавался Энгельс в письме Марксу в марте 1852 года, – еще 2—3 месяца дадут мне необходимый запас слов, и тогда я смогу приступить к чему-нибудь другому. Со славянскими языками я должен в этом году покончить, и, в сущности, они совсем не так трудны. Помимо лингвистического интереса, который представляют для меня эти занятия, сюда присоединяется также то соображение, что при следующем лицедействе по крайне мере хоть один из нас будет знать языки, историю, литературу и особенности социальных институтов как раз тех народов, с которыми придется немедленно вступить в конфликт. Собственно говоря, Бакунин добился кое-чего только благодаря тому, что ни один человек не знал русского языка. А старый панславистский прием превращать древнеславянскую общинную собственность в коммунизм и изображать русских крестьян прирожденными коммунистами опять получит весьма широкое распространение…» [1]

Осенью 1858 года Маркс делает подробный анализ внутреннего положения в России в связи с надвигающейся крестьянской реформой. Он отмечает разногласия, возникшие в этой связи в высших эшелонах власти и явное стремление губернских дворянских комитетов помешать предстоящей реформе, реально оценивает положение различных слоев дворянства, которое должно сложиться в результате освобождения крестьян от крепостной зависимости.

«Среди русского дворянства, – пишет Маркс, – конечно, имеется партия, стоящая за отмену крепостного права, однако она не только составляет численное меньшинство, но не единодушна даже по важнейшим вопросам. Высказываться против рабства, но допускать освобождение только на таких условиях, при которых оно сводилось бы к простой фикции, подобная позиция является, как видно, модной даже среди либерального русского дворянства» [2].

Главный вопрос, который волнует Маркса, – это вопрос о том, не потребует ли российское дворянство в качестве компенсации за нанесенный реформой материальный и моральный ущерб собственного политического освобождения и не пойдет ли самодержавие на ограничение своих полномочий путем создания в стране дворянского представительства. Попутно Маркс делает весьма интересное напоминание о том, что легитимные правительства Европы были в состоянии упразднить крепостное право только лишь под напором революции или в результате войны.