Борис Тебиев - Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I

В указанной работе Маркс проявляет всестороннюю осведомленность о состоянии российских финансов, сильно пошатнувшихся в результате Крымской войны, о массовых выступлениях крестьян, теряющих терпение «при виде медлительного образа действий своих господ».

В декабре того же года Маркс снова возвращается к российской проблематике в серии статей «Об освобождении крестьян в России». В этих статьях он подробно комментирует доклад императору Главного комитета по крестьянскому делу, содержавший изложение основ, на которых предлагается произвести освобождение крестьян от крепостной зависимости. При этом Маркс вновь стремится сгустить краски и предрекает России «русский 1793 год». «…Господство террора… полуазиатских крепостных, – пишет он в заключение своей работы, – будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и, в конце концов, на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию» [3].

В дальнейшем под рукой Маркса постоянно находился обширный информационно-аналитический материал, раскрывающий современную экономическую и социально-политическую жизнь России. Этот материал ему в большом количестве доставлял один из переводчиков «Капитала» Н. Ф. Даниэльсон. Так, в середине 1870-х годов в распоряжении Маркса находились присланные из России «Труды податной комиссии», необходимые для исследования земельной собственности, пятитомная работа И. С. Блиоха «Влияние железных дорог на экономическое развитие России», книги А. И. Васильчикова «О самоуправлении. Сравнительный обзор русских и иностранных земских и общественных учреждений», «Землевладение и земледелие в России и в других европейских государствах», И. Д. Беляева «Крестьяне на Руси», Ю. Э. Янсона «Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах» и другие [4]. Эти книги Маркс намеревался использовать для подготовки одной из глав второго тома «Капитала», в которой исследовалась земельная собственность.

Маркс с восторгом воспринял известие о работе по переводу на русский язык и подготовке к печати первого тома «Капитала». В то время, когда научная общественность Запада откровенно проигнорировала «Капитал», лучшего подарка, чем этот, он и не мог для себя ожидать.

«…Несколько дней тому назад, – радостно сообщал он в октябре 1868 года Л. Кугельману, – один петербургский книгоиздатель поразил меня известием, что сейчас печатается русский перевод „Капитала“. Он просил меня послать ему мою фотографию, чтобы напечатать ее на титульном листе, и в этой мелочи я не мог отказать „моим добрым друзьям“, русским. Такова ирония судьбы: русские, с которыми я в течение 25 лет беспрерывно боролся в своих выступлениях не только на немецком, но и на французском и на английском языках, всегда были моими „благодетелями“. В 1843—1844 гг. в Париже тамошние русские аристократы носили меня на руках. Мое сочинение против Прудона (1847), а также то, что издал Дункер (1859), нигде не нашли такого большого сбыта, как в России. И первой иностранной нацией, которая переводит „Капитал“, оказалась русская» [5].

Впрочем, и в этом бескорыстном порыве «русских друзей» Маркс заподозрил что-то неестественное. И, по крайней мере, на словах заявил, что отмеченный факт не следует переоценивать: «Русские аристократы в юношеские годы воспитываются в немецких университетах и в Париже. Они гоняются всегда за самым крайним, что дает Запад. Это чистейшее гурманство, такое же, каким занималась часть французской аристократии в XVIII столетии. „Это не для портных и сапожников“, – говорил тогда Вольтер о своих просветительных идеях. Это не мешает тем же русским, с поступлением на государственную службу делаться негодяями…» [6].

Смена отношения Маркса к России, резко проявившаяся после перевода на русский язык первого тома «Капитала», отчетливо проявилась во втором немецком издании этого труда. Как бы оправдываясь перед своими «новыми друзьями», Маркс становится лояльным в своих высказываниях о России, в спешном порядке меняет многие негативные оценки на позитивные.

Если в первом издании этого труда проскальзывали исключительно иронические оценки страны и некоторых ее деятелей, то во втором немецком издании первого тома «Капитала» (1873) Маркс оказывается более осмотрителен. Из книги удаляется саркастическая реплика в отношении «московита» Герцена, вычеркивается выражение о русских «калмыках» и кнутах. В «Послесловии» автор называет «прекрасным» русский перевод «Капитала» 1872 года, с похвалой отзывается о диссертации Н. Зибера «Теория ценности и капитала Д. Рикардо», называет Н. Чернышевского «великим русским ученым и критиком», приводит выдержки из заметки о «Капитале» И. И. К-на 7 7 И. И. Кауфман, автор статьи «Точка зрения политико-экономической критики у К. Маркса», опубликованной в №9 «Вестника Европы» за 1872 г. в «Вестнике Европы» [7].

Все это свидетельствовало о том, что Маркс не только стал дорожить популярностью своего учения в русском (недавно «калмыцком» для него) обществе, но и о нечто большем.

Марксовы оценки экономического развития России, политической ситуации в стране были объективно направлены на то, чтобы российские оппозиционеры, и без того уверенные в особом предназначении своей страны, в ее особой роли в мировом революционном процессе, уверовали бы в это на фундаменте его, марксовой, революционной науки. Таким образом, Россия превращалась для Маркса в своеобразный полигон для практического испытания верности его теорий.

Об этом напрямую свидетельствуют многие письма Маркса и «русским друзьям», и русским оппонентам, беседы Маркса с посещавшими его русскими революционерами. «Я пришел к такому выводу, – писал Маркс в неотправленном письме Михайловскому (в редакцию „Отечественных записок“), датированном 1877 годом. – Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя» [8]. Высказывание это не было единственным и случайным. По свидетельству Г. А. Лопатина, «в беседах Маркс допускал известное уклонение от европейского пути развития, если бы революционным путем политического переворота удалось осуществить радикальную аграрную реформу» [9].

В угоду популярности среди русских и вопреки своим общим историко-экономическим воззрениям Маркс основывал свой условный вывод исключительно на направлении промышленной политики России с 1861 года, а не на реальных условиях русской народно-хозяйственной жизни со времени освобождения крестьян. Он не исключал в принципе возможности того, что Россия могла произвольно выбрать свой экономический путь после реформ 1861 года, что правительство могло направить народное хозяйство в ту или другую сторону, независимо от внутренних и внешних обстоятельств, от характера и состава властвующей бюрократии. Эта мысль Маркса, как справедливо писал один из самых талантливых его критиков Л Слонимский, резко противоречит не только учению самого Маркса, но и здравому пониманию народно-хозяйственной жизни и политики вообще [10].