Борис Тебиев - Россия на перепутье эпох. Избранное. Том I

Одним из важнейших вопросов, находившихся в центре дискуссий между Марксом, Энгельсом и их русскими корреспондентами, был вопрос об историческом своеобразии социально-политического и экономического развития России, неразрывно связанный с представлениями о крестьянской общине и артельной форме организации труда.

Необходимо заметить, что в своей идеализации общины, как «специфически русской» формы социальной жизни и хозяйственной организации, российские революционные демократы и народники были не одиноки. Их позиция в этом вопросе не только базировалась на славянофильской оценке общины, как исконно присущего славянству социально-хозяйственного образования, но и объективно смыкалась с представлениями консервативно-патриотических слоев российской национальной буржуазии, активно выступавших против привнесения на российскую почву различных хозяйственных форм «порочной» рыночно-капиталистической цивилизации.

В этом отношении достаточно вспомнить хотя бы таких столпов российской экономической самобытности, как В. Кокорев, С. Шарапов, А. Фролов, Г. Бутми и других, систематически обвинявших правительство в предательстве национальных интересов, в стремлении идти на поводу у Запада. Разбогатевший на винных откупах основатель и владелец Волжско-камского банка и Северного страхового общества В. А. Кокорев (1817—1889), в своем «печаловании» о расстройстве экономического положения пореформенной России, выражая общие настроения «патриотов», требовал от властей «прекратить поиски экономических основ за пределами России и засорять насильственными пересадками их родную почву», «возвратиться домой и познать в своих людях свою силу, без искреннего родства с которой никогда не будет согласования экономических мероприятий с потребностями народной жизни [11].

Прославляя крестьянскую общину и артельную организацию труда российские «патриоты» требовали от правительства не просто сохранения этих архаичных хозяйственных форм, но и их государственной поддержки.

Как теоретик прогресса Маркс не мог не относиться отрицательно к идее консервации русской общины. Такое представление вполне соответствовало и его пониманию поступательного развития хозяйственных форм. Признавая общину архаической формой общественной жизни, Маркс заявлял о ее преходящем характере и неизбежном распаде в условиях капиталистического развития.

В письме Энгельсу от 7 ноября 1868 года, написанном под впечатлением знакомства с работами П. Лилиенфельда и Д. К. Шедо-Феротти о русской общине, Маркс писал: «В этой общине все абсолютно, до мельчайших деталей, тождественно с древнегерманской общиной. В добавление к этому у русских (но это встречается также у части индийских общин, – не в Пенджабе, а на юге), во-первых, не демократический, а патриархальный характер управления общиной и, во-вторых, круговая порука при уплате государственных налогов и т.д.» [12].

В другом письме своему другу, датированном февралем 1870 года, делясь с ним положительными впечатлениями о книге В. В. Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России», Маркс подчеркивает, что хотя автор и «сторонник общинной собственности», он не допускает в своей работе «никакой социалистической доктрины, никакого аграрного мистицизма» [13].

Резко отрицательное отношение к крестьянской общине и к артельным формам организации труда, как к возможным экономическим ячейкам народоправия и справедливого общественного строя, неоднократно высказывал и Энгельс. В серии статей 1875 года «Эмигрантская литература», направленных против П. Н. Ткачева, Энгельс весьма подробно рассмотрел позицию русского революционера-народника, утверждавшего, что итогом ожидавшейся российской революции может стать установление в стране социалистических порядков. В качестве основного аргумента того, что русский народ является якобы «избранным народом социализма», Ткачев ссылался на артель и общинную собственность на землю.

Отметив, что со времен Герцена многие русские приписывают артели «таинственную роль», Энгельс дал тщательный разбор артельной организации. Артель он оценивает как стихийно возникшую и потому еще очень неразвитую форму кооперативного товарищества, широко распространенную в России, но не представляющую собой «ничего исключительно русского или даже славянского». Эта простейшая форма свободной ассоциации встречается у охотничьих племен во время охоты. И по названию, и по существу, отмечает Энгельс, она не славянского, а татарского происхождения. Артельная организация встречается у киргизов, якутов и т. д., с одной стороны, и у саамов, ненцев и других финских народов, – с другой. Поэтому артель в России развивается первоначально не на юго-западе, а на севере и востоке, в местах соприкосновения с финнами и татарами. Суровый климат требует разносторонней промышленной деятельности, а недостаточное развитие городов и нехватка капитала возмещается по мере возможности этой формой кооперации.

Одним из важнейших отличительных признаков артели, пишет Энгельс, является круговая порука ее членов друг за друга перед третьими лицами. Она покоится первоначально на узах кровного родства, как взаимная порука у древних германцев, кровная месть и тому подобное.

В рабочих артелях всегда избирается староста, который выполняет обязанности казначея, счетовода и т. п. по мере надобности – управляющего и получает особое жалованье. Отметив, что такого рода артели могут возникать для разных целей, как временные и постоянные предприятия, Энгельс подчеркивает, что они далеко не всегда могут быть независимыми. Если члены артели не могут сами собрать необходимый капитал, они попадают в лапы ростовщика, который ссужает за высокие проценты недостающую сумму и с этого момента кладет себе в карман большую часть трудового дохода. Но еще более гнусно эксплуатируются те артели, которые целиком нанимаются к предпринимателю в качестве наемных рабочих. Они сами управляют своей собственной промышленной деятельностью и тем сберегают издержки надзора капиталисту. Незавидное положение подобных артелей Энгельс иллюстрирует ссылкой на книгу Берви-Флеровского «Положение рабочего класса в России».

«Преобладание этой формы в России, – пишет в заключении Энгельс, – доказывает, конечно, наличие в русском народе сильного стремления к ассоциации, но вовсе еще не доказывает, что этот народ способен с помощью этого стремления прямо перескочить из артели в социалистический строй. Для такого перехода нужно было бы, прежде всего, чтобы сама артель стала способной к развитию, чтобы она отбросила свою стихийную форму, в которой она, как мы видели, служит больше капиталу, чем рабочим, и поднялась, по меньшей мере, до уровня западноевропейских кооперативных обществ» [14].