Татьяна Александрова - Огнь поядающий

– Ну, что ж? Мне кажется, Аврелиан говорит дело, – подытожил Троил. – Но как убедить василевса дать отставку Евтропию? Он слишком верит в него.

– А что, если попробовать действовать через василиссу? – с лукавым прищуром черных глаз произнес Анфемий. – Насколько мне известно, она тяготится опекой Евтропия…

– Да, верно, ее милость недовольна тем, что Евтропий хочет, чтобы она не покидала женской половины дома, – подтвердил Аврелиан. – С ней он явно просчитался. Она совсем не та птичка, которую он надеялся видеть рядом с Аркадием. Старый мошенник думал, что пока молодые будут миловаться, как голубки, он приберет к рукам всю власть в государстве. А девочка быстро повзрослела и хочет быть царицей…

– Может быть, попросить Иоанна поговорить с ней? – нерешительно предложил Троил.

– Какого Иоанна? – переспросил Анфемий. – Архиепископа?

– Нет-нет, Иоанна, друга детства Аркадия.

– А он заслуживает доверия? Мне кажется, это довольно легкомысленный молодой человек.

– Можно попробовать, – согласился Аврелиан. – Я бы мог поговорить с василиссой сам, но мне это сделать довольно сложно, не привлекая внимания того же Евтропия.

– Кстати, удалось ли Евтропию продавить закон о лишении церкви права убежища? – спросил Троил.

– Насколько мне известно, нет, – не очень уверенно произнес Аврелиан. – но он очень усердствует и, боюсь, скоро добьется своего.

– А чем ему помешало это право убежища? – спросил Асклепиодот.

– Сейчас он хочет расправиться с Пентадией, женой или вдовой, уж не знаю, как сказать, оклеветанного им Тимасия, – ответил Аврелиан.

– А Тимасий жив? – поинтересовался Троил.

– Кто ж его знает? – пожал плечами Аврелиан. – Пропал вместе с сыном. Думаю, что оба убиты. Но у Евтропия есть повод добиваться своего. Он будет пугать василевса призраком Тимасия, готовящего заговор. И несчастная Пентадия в его рассказах превратится в осьминога, из церкви Софии протягивающим щупальца по всему царству.

– Ненасытная утроба, – поморщился Троил. – Все ему мало…

– Так могу ли я рассчитывать на вас, благородные господа? – Аврелиан окинул взглядом собравшихся. – Если все получится, мне нужны будут соработники.

– Разумеется, – кивнул головой Троил. – Иначе бы мы здесь не собирались. Я думаю, что каждый из присутствующих готов со всей ответственностью подойти к любому поручению, если оно во благо государства.

Гости одобрительно закивали.

– У меня вопрос, как ты справишься с собственным братом, – обратился к Аврелиану Анфемий. – Евтихиан, насколько я знаю, предпочитает слыть другом готфов.

– Если бы я мог положиться на брата, то не обращался бы к вам, – Аврелиан опустил голову. – Но все же я надеюсь, что у него хватит здравого смысла оценить опасность Гайны.

– Как странно, – вздохнул Троил. – Два брата, и прямо противоположных убеждений…

– Мы получили разное воспитание, – ответил Аврелиан. – Евтихиан рос еще в Испании, а я – уже в Константинополе. И учителя у нас были разные. Но мой брат – порядочный человек. Я надеюсь, что мне удастся его переубедить.

Вошедший мальчик-слуга вновь наполнил кубки вином.

Затем разговор перешел на частные семейные вопросы. Аврелиан пожаловался на невестку-вáрварку, которая дурно влияет на его брата Евтихиана, а он совсем потерял голову, так ее любит. Анфемий рассказывал, как его старший сын осваивает премудрости риторики, а Троил со знанием дела давал советы, как лучше построить обучение. Флорентий вспоминал поездку в Афины и сокрушался, что древняя колыбель наук теперь уже не та, и Синесию было приятно услышать похвалы Александрии.

Расходились, когда уже стемнело. Троил, зная, что Синесий пришел пешком, дал ему в сопровождение слугу-сирийца с факелом. Возвращаясь по темным улицам и следя за тем, как скользит по стенам домов его собственная выросшая до гигантских размеров тень и как кружатся в фиалковом небе летучие мыши, Синесий думал, что христиане в общении бывают очень разными, и что если смотреть на их обычаи с такой же вольностью, как Анфемий, то, пожалуй, и сам он не отказался бы присоединиться к их числу. Аврелиан вызывал у него глубокое уважение как истинный гражданин, но тот буквализм, с которым он воспринимал противоречивое, во многом нелепое учение галилеян, его немного пугал. Впрочем, Аврелиан едва ли интересовался философией. Тому же, кто, подобно Синесию, потратил годы на ее изучение, совершенно очевидно, что христиане слепо копируют мысли Платона и его последователей, примешивая к философским умозрениям свои небылицы о воскресении человека во плоти, хотя главное остается неизменным:

… Тот, кто сам себе начало,

Управитель и родитель,

Нерожденный, совершенный,

Восседает бог предвечный

Облечен бессмертной славой.

Он – единство в единенье

И первичная монада…

– вспомнились ему слова гимна, сочиненного в Александрии и понравившегося самой Ипатии.

Однако принадлежность к этой, ныне господствующей, религии, открывает все двери и возводит на высоты… Синесий прежде не думал о служебном продвижении, – напротив, он даже написал стих, в котором желал себе «жизни тихой и безвестной», о которой «лишь бог узнает», и был готов встретить гордую нищету, чтобы только слышать в душе божественные напевы и внимать откровениям, но теперь, раз он все-таки оказался втянут в мутный водоворот суеты, ему казалось важным занять наиболее выгодную позицию. Нет, не для одного себя. Для родного города, для сохранения того образа государства, который был ему дорог, – идущего от древней Спарты, от Афин времен Перикла, от великой амфиктионии, от платоновских мечтаний…

Еще на подступах к Софии Синесий услышал нестройное народное пение. Нет сомнения: это опять архиепископ со своим крестным ходом. Спит он хоть когда-нибудь? Действительно, толпа народу с лампадами и восковыми свечами в руках, подобно огромной змее со сверкающей чешуей, выползала из высоких врат церкви и устремлялась вперед, к Средней улице. Головы этой змеи уже не было видно. Но присоединятся к шествию Синесию на этот раз не хотелось. Он думал, что надо будет дописать письмо брату, с учетом того, что услышал у Троила. Впрочем, всей правды говорить нельзя: если письмо каким-то образом будет перехвачено, это может разрушить все планы.

Переждав, когда пройдут последние участники крестного хода, Синесий поспешил к себе домой.

Солнечные лучи, проникая сквозь золотистые пласты халцедона, вставленного в оконные рамы, дрожащими пятнами скользили по голубоватому сетчатому мрамору стены. Плавно покачивались в руках двух смуглых прислужниц-египтянок опахала из страусовых перьев, не давая застояться летнему воздуху, уже теплому, как парное молоко. Тонкая струйка воды, журча, изливалась из свинцовой трубки, вставленной в пасть крутоспинного дельфина из черного оникса и, скользя по его блестящему от влаги телу, струилась в переполненную чашу, из которой стекала каплями в другую, большего размера, снабженную водоотводом, ведущим в имплювий. Тут же рядом возвышался маленький уборный столик, за которым в плетеном кресле сидела василисса Евдоксия, а вокруг нее хлопотали придворные домны, знатные особы, которым выпала честь прислуживать самой царице. Одна из них гребнем из слоновой кости расчесывала ей волосы, другие держала наготове заколки и прочие украшения для волос.