Борис Синюков - Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории

Инфантильное возвращение тотема

Социальная сторона тотемизма выражается прежде всего в строго соблюдаемых запрещениях и многочисленных ограничениях. Понятие тотема оказывается решающим для расчленения племени и его организации. Первоначально тотемами были только животные, они считались предками отдельных племен. Тотем передавался по наследству только по женской линии(выделено мной, так как показывает большее участие женщин. Разовью эту мысль в своей работе.); запрещалось убивать или есть тотем, что для примитивных условий – одно и то же; товарищам по тотему было запрещено иметь друг с другом половое общение.

Ребенок не проявляет еще и следа того высокомерия, которое побуждает впоследствии взрослого культурного человека отделить резкой чертой свою собственную природу от всякого другого животного. Не задумываясь, ребенок предоставляет животному полную равноценность; в безудержном признании своих потребностей, он чувствует себя, пожалуй, более родственным животному, чем кажущемуся ему загадочным взрослому. В этом прекрасном согласии между ребенком и животным вдруг ребенок начинает бояться определенной породы животных и начинает оберегать себя от того, чтобы увидеть или прикоснуться к нему. Возникает клиническая картина фобии животных, одно из самых распространенных психоневротических заболеваний этого возраста. Иногда объектами бессмысленнейшего и безмерного страха, проявляющегося при этих фобиях, становятся животные, известные ребенку только из картинок и сказок. Причина во всех случаях одна и та же: страх по существу относился к отцу, если исследуемые дети были мальчиками(выделено мной, так как требует более детального исследования, что и сделаю), и только перенесся на животное. Ребенок находится в двойственной – амбивалентной – направленности чувств к отцу и находит облегчение в этом амбивалентном конфликте, перенося свои враждебные и боязливые чувства на суррогат отца. Подчеркнем: полное отождествление с животным тотемом и амбивалентная направленность к нему чувств. Ведь примитивные народы прямо называют тотема своим предком и праотцем.

Жертва у алтаря составляла существенную часть древних религий. Этическая сила общественной жертвенной трапезы таилась в очень древних представлениях о значении совместной еды и питья. Жертвенная трапеза прямо выражала, что бог и верующие составляют одну общину. Сам акт совместной еды определяет родственность. Состоять в родстве означает, следовательно, иметь часть в общей субстанции. Это «родство» старше, чем семейная жизнь. Мужчины женятся на женщинах из чужого клана, дети наследуют клан матери, между мужем и остальными членами семьи нет никакого родства. В такой семье нет совместных трапез. Дикари едят еще и теперь в стороне и в одиночку, и религиозные запреты тотемизма относительно пищи часто делают для них невозможной совместную еду с их женами и детьми. С жертвенным животным поступали, как с членом родного племени. Приносившая жертву община, ее бог и жертвенное животное были одной крови, членами одного клана.

Вышеизложенный тезис Фрейда тоже никак не объясняется им, хотя, на мой взгляд, требует немалых доказательств. На это будет обращено мое внимание в своей работе.

Священная мистерия смерти жертвы оправдывается благодаря тому, что только этим путем можно установить священную связь, соединяющую участников между собой и с их богом. Представим тотемистическую трапезу, когда тотем приносит в жертву и съедает своего животного. При этом акте сознают, что совершают запрещенное каждому в отдельности действие, которое может быть оправдано только участием всех. Никто не может отказаться также от участия в умерщвлении и трапезе. По совершении этого действа оплакивают животное. Оплакивание убитого обязательно. Чтобы снять с себя ответственность за убийство. Но вслед за этой скорбью наступает радостный праздник, дается воля всем влечениям и разрешается удовлетворение всех их. Праздник - это разрешенный, более того, обязательный эксцесс, торжественное нарушение запрещения. Психоанализ открыл нам, что животное – тотем действительно является заменой отца и этому соответствует противоречие, что обычно запрещается его убивать и что умерщвление его становится праздником, что животное убивают и все же оплакивают его. (Замечу в скобках, что эта мысль тоже какая–то однобокая. Почему только отца, когда любой тотем двуполый? Я уделю этому внимание).

В Дарвиновской первобытной орде нет места нет места для зачатков тотемизма. Здесь только жестокий ревнивый отец, приберегающий для себя всех самок и изгоняющий сыновей. И ничего больше. Это первоначальное состояние общества нигде не было предметом наблюдений. Самая примитивная организация – это мужские союзы, состоящие из равноправных членов и подлежащие ограничению согласно тотемистической системе при материнском наследовании. В один прекрасный день изгнанные братья объединились, убили и съели отца и положили таким образом конец отцовской орде. Они осмелились сообща и совершили то, что было бы невозможно каждому в отдельности. Тотемистическое трапеза, может быть, первое празднество человечества, была повторением и воспоминанием этого замечательного преступного деяния, от которого многое взяло свое начало: социальные организации, нравственные ограничения и религия. Объединившиеся братья находились во власти тех же противоречивых чувств к отцу, которые мы можем доказать у каждого из наших детей и у наших невротиков как содержание амбивалентности отцовского комплекса. То, чему он прежде мешал своим существованием, они сами теперь себе запрещали, попав в психическое состояние хорошо известного нам из психоанализа «позднего послушания». Они отменили поступок, объявив недопустимым убийство заместителя отца тотема, и отказались от его плодов, отказавшись от освободившихся женщин. Таким образом, из сознания вины сына они создали два основных табу тотемизма, которые должны были поэтому совпадать с обоими вытесненными желаниями Эдиповского комплекса. Кто поступал наоборот, тот обвинялся в единственных двух преступлениях, составляющих предмет заботы примитивного общества. (Замечу, что кроме Эдипова, найдутся и другие аналогичные комплексы).

Оба табу тотемизма, с которых начинается нравственность людей, психологически неравноценны. Только одно из них: необходимость хранить животное–тотем покоится всецело на мотивах чувства. Отец был устранен, в реальности нечего было исправлять. Но другое – запрещение инцеста имело также сильное практическое основание. Половая потребность не объединяет мужчин, а разъединяет их. Таким образом, Братьям, если они хотели жить вместе, не оставалось ничего иного, как, быть может, преодолеть сильные непорядки, установить инцестуозный запрет, благодаря которому все они одновременно отказались от желанных женщин, ради которых они прежде всего и устранили отца. Они спасли таким образом организацию, сделавших их сильными и основанную на гомосексуальных чувствах и проявлениях, которые могли развиться у них за время изгнания. Может быть, это и было зародышем матриархального права (? – мой).