Борис Синюков - Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории

В Карпатах сидели скученные народы, как сельди в бочке, и никого не пускали, ни с той, ни с этой стороны. Не потому, что не знали, что такое пошлина, а потому, что сами всех боялись. Думали, что к ним идут соседи с целью воткнуться между ними, а им там самим уже жить негде, как аисты – на шесте. На Урале и в Зауралье жили точно такие же, лесные, рассеянные, изолированные народы, только глаза чуток уже, и то, не у всех. На севере – Ледовитый океан, само название говорит, что дальше ничего нет, конец мира. На юге граница была вообще самая страшная, шириной почти в 1000 километров и ни одного дерева, от дождя хотя бы укрыться. В степях бродили совершенно разные, но как бы люди. Как высунешься из леса, – прощай, пойдешь пешком, далеко, на берег моря, а потом поплывешь в рабство. Целые народы промышляли этим «бизнесом», до сих пор отвыкнуть не могут. Потому, как очень маленькие «издержки производства», почти вся цена – прибыль. Да и представьте, как чувствует себя человек, хоть и «разумный», «хомо сапиенс» по–иностранному, когда всю жизнь, просидевши в лесу, окажется вдруг на бывшем Калининском проспекте, в бывшем знаменитом двухэтажном гастрономе, где только за одной колбасой стоит человек триста, не считая десятков наименований других очередей? Оробеет ведь? Так и лесной житель на равнине, в точности, даже еще страшней. Поэтому в леса никто не ходил, и из леса не показывались. Граница на замке, как говаривали гордо советские руководители, считая, что это хорошо, дебилы. Впрочем, и «царские сатрапы», начиная с самого Рюрика, думали точно так же, но я это еще должен доказать. Но не сейчас, ниже. В итоге будущий центр России навсегда отделился от мира прочнее, чем все остальные равнины мира от своих предгорий, лучше, чем Австралия океанами.

Об этой истории России неизвестно ничего. У самих азбуки не было как в Австралии, другие, как в Австралию, к нам не ездили. Те несколько строк про скифов, какие нам оставили древние писатели, к нам никакого отношения не имеют, древние писатели писали про участок «главного проходного двора», проходящий в Причерноморье, но нас–то там никогда не было, как я и показал только что. Поэтому мне ясно, что потребуется «реконструкция», которой я подверг Австралию. Беда моя, правда, в том, что про Австралию написано много, все их табу, вся их магия, все приметы и все «вырывания зубов», «заточения молодых девушек» и так далее – наперечет. Они сопоставлены, проанализированы многочисленными авторами. Я же с древними русскими остался один на один, без свидетелей. Поэтому, с одной стороны, могу писать про них, что хочу, с другой стороны, этому можно не верить. Моя же цель, чтобы мне поверили, не на все сто процентов, конечно, но и не на ноль процентов. Про айнов у Куросавы есть знаменитый фильм. Почти весь земной шар его видел. Думаю, что элементы их жизни, присущие даже австралийским аборигенам, могут быть использованы и для реконструкции жизни на Великой русской равнине, правда, без гор, по которым лазят айны. И у нас значительно холоднее. У айнов попадает немного мокрый снег и тут же растает, а у нас он, лежит, чуть ли не полгода. Поэтому и у эскимосов есть что взять. У австралийцев можно взять, конечно, не их жару, но относительную сытость их позаимствовать можно. Доказательство? Нате: в России всегда продукты питания, как и в Австралии, стоили очень дешево, помните об этом. Дешевизна просто так не бывает, как и в Австралии.

К этим данным нужно прибавить древний русский фольклор. Любви, на которой я много сделал обобщений по австралийцам, в ее полном развитии, у нас, по–моему, не было. Если была бы, то – отразилась соответственно, в более высоких чувствах. Что у нас о любви есть? «Ванька Таньку полюбил» есть, но какая–то она пренебрежительная, не яркая, не всепоглощающая, как некоторые примеры на Западе. Она скорее констатирует факт совокупления, нежели любви. Примерно, так как это произошло под деревом с молодыми айнами ранней весной из фильма Куросавы. Старинные казацкие песни о любви, о любви «русского ямщика» и тому подобное, я в расчет принимать не буду. Это было все уже в 19 веке, в самом крайнем случае, в 18–м, а мы рассматриваем приблизительно 9 — 11 века, может быть чуток раньше, например, 3 век, ровесник Диоклетиана, но не римского, а константинопольского («новохрон–1»).

Песня–танец «А мы просо сеяли, сеяли, а мы его – вытопчем, вытопчем» — мне подходит по следующим причинам. Во–первых, она очень древняя, про те времена, когда и ржи еще на Руси не было, не говоря уже о пшенице. Историки подтверждают, что первым на Руси появилось просо, из которого делают пшенную кашу, единственную нашу кашу тех времен, да и многих последующих, вплоть до сегодняшнего времени. Не знаю точно, но на Западе вроде кашу такую не едят, а просом цыплят маленьких выкармливают, зерно очень мелкое, удобное для них. Во–вторых, песня эта очень информативна, даже в том до минимума сокращенном виде, в котором она мной воспроизведена. В молодости я ее знал поподробнее. Дело в том, что ее поют две шеренги, стоящие друг против друга, одна женская, вторая – мужская. Женская шеренга наступает на мужскую и поет, что они просо сеяли, и останавливаются. Мужская шеренга наступает на женскую, тесня ее назад, и поет, что вытопчет посевы женщин. И вот так то, наступая, то, отступая, поют до конца, попеременно. Жалко, слова остальные забыл, а найти – ноги собьешь. Но, для моих выводов и этого достаточно. Итак, выводы.

Песню–танец надо понимать как групповое заигрывание. Ибо «топтать просо» никто не собирается, разве что в переносном смысле. Но, все–таки, групповое, которое ближе к тому, естественному, что имелось в наличии. Пусть будущие историки здесь «видят» нечто более им приемлемое, «высоко моральное», но я вижу здесь именно то, что сказал. Может быть, это «воспоминание» всего лишь о групповом браке, о половой несдержанности, «праздник инцеста», наконец. Но «вспоминать» будут все равно то, что было. Это косвенно подтверждает мое предположение о недавнем отсутствии парной любви. А из парной любви вы видели, что можно вывести, в том числе и табу на братско–сестринский инцест в тотеме. К этому можно добавить, что слово «топтать» выражало не только топтать просо, но и курицу петухом, и женщину мужчиной, да и сегодня еще так говорят, особенно, когда хотят передать слушателям–мужчинам свою хвастливую лихость.

Приведу слова Ибн–Фадлана про нас (10 век, если не врут): «Они приходят из своей страны и бросают якорь в Итиль (нынче Волга), которая есть большая река, и строят на ее берегу большие деревянные дома; в одном же доме собирается их десять, двадцать, также менее или более. У каждого из них есть стул, на котором он сидит (под вид трона, что ли?) вместе с красивыми его девушками для торга; иной сочетается со своей девушкой, а его товарищ смотрит на него; часто же собираются многие из них в таком положении, одни в виду других. Иногда приходит к ним купец покупать у одного из них девушку, застает его сочетающимся с нею, и тот не оставляет ее, пока не кончит соития своего».