Дмитрий Немельштейн - Закономерности и метаморфозы этногенеза. Пять очерков о закономерностях взросления народов

Прекрасно знавший предмет своего исследования У. Лаудаев писал, что «языческие верования чеченцев смешались с мусульманскими верованиями, почему весьма трудно отделить одни от других» [18 с.53].

О том, что ислам утверждался среди чеченцев не только горячими проповедями, но и кровью, свидетельствует одно из народных преданий о первом проповеднике ислама в Чечне Термаоле, приводимое Лаудаевым. Своё искусство убеждения Термаол активно поддерживал беспощадным уничтожением тысяч чеченцев, противящихся принятию ислама. Предание гласит, что однажды он в один день расправился с тремя тысячами язычников [18, с.54].

Но как мы уже говорили, не столько горячие проповеди, не столько насилие над сторонниками языческого культа привели Чечню довольно быстро к исламу, сколько мало осознаваемая тогда ЕСТЕСТВЕННАЯ потребность развивающегося этноса получить идеологическое обоснование своей хозяйственной и, соответственно, военной экспансии, которая могла осуществляться только в сторону равнины, в сторону плодородных земель, которые к этому времени в некоторой степени были освоены русскими поселенцами. Именно эта ПОДСОЗНАТЕЛЬНАЯ ЕСТЕСТВЕННАЯ ПОТРЕБНОСТЬ, помноженная во времена Шейха-Мансура на его подвижническую деятельность (последняя четверть XVIII-го столетия), и на усилия таких выдающихся военных предводителей, политических деятелей и религиозных лидеров как имамы Гази-Магомед, Гамзат-бек и, наконец, Шамиль, сделали подавляющее число чеченцев приверженцами ислама. Во многом благодаря деятельности этих лидеров, чеченцы усвоили «если не чистоту самого учения, то, по крайней мере, строгое следование его наружным обрядам» – писал русский этнограф А. П. Иванов [15, с.7].

Но и Шамилю ещё приходилось насилием склонять некоторые чеченские роды к исламу. Так, всё тот же А. П. Иванов, рассказывая об акинцах, бывших некогда христианами, подчёркивает, что «верховная цензура Шамиля… следившего за чистотой ислама так строго, что всякое проявление идеи, противной его догматам, наказывалось беспощадной смертью – всё это не могло не отразиться на акинцах и не стереть у них всякие следы христианских верований» [15, с.6].

И, тем не менее, созданное Шамилем государственное образование объективно всё ещё напоминало собой союз племён для решения военных проблем по защите независимости, то есть, по защите всё тех же древних родовых обычаев и традиций, прикрытых флёром ислама. Свидетельством тому может служить тот удивительный, на первый взгляд, факт, что даже Шамиль – свирепый разрушитель родового строя – вынужден был, будучи одновременно глубоким и очень тонким политиком, в создаваемый им на основе Шариата Кодекс, включить некоторые важные положения родового права, которое, в целом, беспощадно преследовал [17]. Именно период существования Кавказского имамата, совпавший со временем Кавказской войны, и даже обязанный своим появлением русской военной экспансии, является очередным периодом испытаний прочности родоплеменных отношений в чеченском обществе того времени. Думается, что итогом такого активного взаимодействия чеченского этноса с внешним миром, каким была Кавказская война, стало не столько расшатывание традиционных устоев, сколько их, в определённом смысле, укрепление. И именно в результате поражения, так как, окажись война успешной для Шамиля, он, скорее всего, продолжил бы строить государство, что неминуемо и скоро разрушило бы традиционный родовой уклад. При этом, внутреннее сопротивление нововведениям было бы, возможно, незначительным в силу колоссального авторитета Шамиля и наличия постоянной военной угрозы извне.

Но в сложившихся обстоятельствах совершенно очевидно, что победу русских войск в Кавказской войне обеспечили, главным образом, невероятные внутренние напряжения, возникшие в Кавказском имамате из-за титанических усилий Шамиля по разрушению родовой общины как основного препятствия на пути формирования государства. Роль же непосредственных разрушителей родоплеменных отношений, как мы уже говорили, всегда играют люди, сознательно порвавшие связь с родовой общиной и отрекшиеся от патриархальных традиций и обычаев, или же пришельцы, никогда и ничем с местной общиной не связанные и совершенно от неё не зависящие. Именно такими людьми были мюриды Шамиля, мухаджиры, а также значительное число дезертировавших из русской армии солдат и даже офицеров [7, с.73].

Эти-то люди и были непосредственными исполнителями грандиозных замыслов Шамиля на поприще государственного строительства. Он вёл, без преувеличения, яростную войну с патриархальными обычаями, без которых невозможно было представить существование традиционной чеченской среды [17; 22, с.46].

Так Кодекс Шамиля категорически отвергал почти все положения Адатов – свода патриархальных законов – по которым разбирались в прежние времена все судебные дела чеченцев. Сам Кодекс, основанный на Шариате, был чрезвычайно суров и наказывал смертной казнью: за участие или соучастие в акте кровной мести; за изготовление фальшивых денег – русских ли, турецких ли; за любое преступление, совершённое в пьяном виде; за трижды совершённое воровство. Неповиновение имаму, наибу и прочим чиновным людям каралось смертью страшной и без промедления [22,с.45—46].

Всё это в корне противоречило ментальности подавляющего большинства чеченцев. Их психология, их общинное сознание (как самые консервативные элементы человеческого бытия) по определению не могли не сопротивляться обрушившимся на них нововведениям. Отсюда ни один из выездов Шамиля не обходился без участия в нём палача. Увы, выбора у Шамиля не было. Чтобы успешно строить государство, надо было решительно разрушать родоплеменные отношения. К разочарованию Шамиля энергия этого разрушения так и не смогла выплеснуться наружу, что позволило бы имамату развиваться более-менее устойчиво. Наоборот, эта энергия, заблокированная в пределах имамата, его же и уничтожила, немало поспособствовав победе и окончательному утверждению России на Северном Кавказе.

Так что, в конечном счёте, чеченское общество – оказавшись между молотом требований о лояльности российской короне, подкрепляемых непрерывным насилием со стороны русских войск, и наковальней ещё более разрушительных (в соответствии с их глубинной сущностью) преобразований, с максимальной жестокостью осуществляемых Шамилем – предпочло выбрать зло, которое на тот период времени реально оказалось меньшим [2, ч.3, гл.6].

Вопреки политическим и идеологическим установкам Шамиля, чеченский ЭТНОС сделал выбор, подчинившись требованиям русских и, таким образом, сохранил себя на этнической карте Северного Кавказа. У поднабравшихся опыта царских чиновников хватило здравого смысла не посягать на вековые устои чеченцев, а отказавшихся от сопротивления целенаправленно переселять на равнину, предоставляя возможность мирно трудиться (правда, в пределах досягаемости крепостных орудий) [22, с.76, 77].