Борис Филин - Листая старые журналы…

«Блуда не творите», советовала пятая заповедь Данилы Филипповича, и строгий запрет этот приводил в немалое смущение тех, кто не мог «вместите сего». Тщетно руководители христовщинских кораблей рассаживали на собраниях розно мужчин от женщин – духом все они были крепки, да плоть была немощна. Наступал момент религиозного экстаза, «пиво духовное» или кружение и приплясывание производило свое одуряющее действие, и «братские о Христе целования» приводили публику в такое состояние, что каждое радение неизменно оканчивалось тем, что так решительно запрещал Данило. Некоторые позднейшие лже-Христы старались как-нибудь извинить и оправдать этот последний акт радения и потому называли его «Христовою любовью», но все это им не удавалось, и ортодоксальные или строгие последователи Данилы издавна должны были искать какого-нибудь выхода из трудного положения. На помощь им, как и всегда, явилось плохо понятое священное писание, которое, по неправильному толкованию слов Спасителя, будто бы признавало во первых существование скопцов, оскопивших себя ради царствия небесного, во-вторых в словах «могий вместити, да вместит», как бы советовало поступать таким образом и наконец в третьих прямо советовало отсечь ту часть тела, которая смущает человека. Не хватало лишь энергичного человека, который бы, оскопив себя, явился открытым проповедником спасительности самооскопления.

Таким-то проповедником и был Кондратий Селиванов. Прежде всего следует заметить, что даже и имя этого замечательного ересиарха в точности неизвестно. Бог весть, в силу каких именно соображений г. Реутский прямо и бесповоротно называет его крестьянином села Брасова Севской округи, Орловской губернии, Андреем Ивановым, но в то же время не прочь видеть в нем и христовщинца Андрияна Петрова, прославившегося в Москве во время христовщинских гонений 1737—1745 годов. Г. Реутский видимо забывает о том, что скопцы очень часто принимают на себя грехи, а следовательно и имена других себе подобных и, желая объяснить, почему Андрей Иванов назвался впоследствии Кондратием Селивановым, сочиняет крайне натянутое хитросплетение; по его словам «фамилия Селивановых была общераспространенная в 1770 —1800 годах в тех местностях, где долго скитался Андрей Иванов, а именно в Тамбовском и Моршанском уездах… Под именем же Кондратия долго делил с Андреем его черные дни первый друг и верный, неизменный товарищ его Мартын Родионов». Следует думать, что Кондратий Селиванов был именно тем, за кого выдавал себя, так как все скопцы знали, да и знают его именно под этим именем; быть может в 1765 году он и действовал в Севском округе под именем Андрея Иванова, но интересно, что никто из местных брасовских жителей, как видно из подлинных дел (напр. дело в архиве Спб. Градской Полиции №12, 1819 г.), не признал в тогдашнем Селиванове своего односельчанина.

Как бы то ни было, но проникнутый христовщинскими воззрениями и воспитав в себе «Христа», Кондратий Селиванов имел достаточно силы воли для того, чтобы в конец выполнить пятую заповедь Данилы Филиппова и вместе со своим приятелем Мартыном Родионовым оскопился; оскопившись, он почувствовал себя как бы «убеленным» и свободным от греха, а потому, желая спасения людям, и пошел на проповедь всеобщего убеления, крещения огненного или оскопления. Долго бродили они по прежним окраинным губерниям, много народа обратили «на путь истинный». Принял ли при этом Кондратий Селиванов имя Андрея Иванова, или же последний был таким же, как и он проповедником оскопления и убеления – вопрос нерешённый, хотя первое предположение и представляет гораздо более вероятия, так как впоследствии ересиарх с такими подробностями рассказывал о судьбе Андрея Иванова, что не оставлял никакого сомнения в том, что испытал все это сам.

Не сразу «объявился» среди скопцов Кондратий Селиванов во всем величии двух своих самозванств, а действовал крайне осторожно и только убедившись в том, что все ему поверят, благодаря собственному своему экстатическому состоянию, а также и пророчествам наиболее экзальтированных и, следовательно, наиболее уважаемых лиц. Сначала на всех хлыстовских сборищах можно было видеть смиренного, истощенного постом, молитвою и другими подвигами нищего странника высокого роста, лет сорока пяти от роду, с большими, умными глазами, продолговатым, скулистым лицом, длинным носом, широким ртом и несколькими волосиками на щеках, подбородке и верхней губе. Смиренный раб Божий садился всегда у порога и питался мирским подаянием, пока наконец всеми уважаемая «матушка, дорогая полковница, владычица и верховная гостьица» Акулина Ивановна не признала в этом убогом сосуде скудельном «государя батюшку Петра Федоровича» и Бога. Весть о новом пришествии Бога на землю скоро распространилась по всем христовщинским кораблям, а Кондратий Селиванов и сам не терял времени, постоянно ходил с места на место, бывал то в Орловской, то в Тамбовской, то в Тульской губернии, проповедовал «убеление» и собирал целые массы народа под свои «белые знамена».

Дело шло у Селиванова неожиданно удачно, но об этих успехах не могло не прознать начальство, и в 1772 г. состоялось назначение полковника Волкова для следствия по поводу 13 скопцов в Орловской губернии. Великая монархиня поняла своим светлым умом, что с невежеством нельзя бороться плетьми и плахою, а потому и вставила в именной свой указ, приведенный в начале нашей заметки человечные и незабвенные слова. Найти оскопителей Волкову не удалось, и дело окончилось сдачею оскопленных в солдаты. Через три года тот же Волков послан был производить следствие о скопцах в Тамбовской губернии, где ему удалось захватить Кондратия Селиванова, называвшегося тогда Андреем Ивановым. После наказания плетьми ересиарх был сослан в Нерчинск, другие его пособники отправлены на крепостные работы, и здание, так успешно возведенное Кондратием, казалось, должно было рухнуть. Но на деле оказалось совершенно не то. Ореол мученичества за истину окружил образ Кондратия Селиванова, а в самом народе слишком крепко засело убеждение в спасительности «убеления», чтобы его можно было вырвать батогами, плетьми и каторгою; напротив того, эти самые каторжники, едва прибыв на место ссылки, с новою энергией принялись за проповедь свою «на новом невспаханном еще поле», и не прошло нескольких лет, как в Риге, Дюнаминде и других местах появились новые скопческо-христовщинские корабли.

Скопчество видимо имело почву в нашем народе, а потому и не только не пало под ударами судьбы, но при помощи всеобщего невежества развилось, проникло в монастыри, в мелкое чиновничество и даже в мелкопоместное дворянство, стараясь иногда захватить в число «белых голубей» даже и выслужившихся в чины лиц. Все эти люди представляли широкое поле для проповеди, так как все это было во мраке невежества и ждало лишь случая попасть в руки более хитрых, нежели они сами, людей.