Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть II. Камышловское духовное училище на рубеже XIX-начала XX веков

Иван Кузьмич пришёл к нам в духовное училище в 1901 г., когда мы учились в четвёртом классе. [55]На его долю выпало научить нас пользоваться вершинами синтаксиса латинского языка, такими, как cun historicum, cum temporale, cum cansale , не finale, ut obiectivum, ut consecutivum et cetera, et cetera . Его задача была аналогичной задаче П. В. Хавского: подготовить нас к чтению в первом классе семинарии «Энеиды» Вергилия Марона. Преподавание для Ивана Кузьмича было значительно осложнено тем, что он был заика, причём в тяжёлой форме. Было мучительно наблюдать, как он, чтобы выговорить « passivus », начинал p…p…p… весь красный, натуженный, пока, наконец, ему удавалось произнести это слово. К чести наших «бурсаков» нужно отметить, что они отнеслись к этому недостатку И. К. серьёзно, а то бывало и так, что иногда высмеивали это у кого-либо.

В отличие от Петра Васильевича Хавского Иван Кузьмич в отношениях к ученикам был, можно сказать, изысканно деликатен и вежлив, и ученики ценили в нём это качество и на его уроках вели себя очень сдержанно.

И. К. был певец и с этой стороны в глазах учеников выигрывал. Так, на страстной неделе он, гостящий у него товарищ по Перми А. С. Обтемперанский [56]и надзиратель дух[овного] училища И. Н. Ставровский исполнили trio «Непорочны» и «похвалы» – «Блажени испытающие свидения Твоя». [57]Для «духовников» это было целым событием. [58]

И. К. во время наших прогулок в лес старался держаться ближе к ученикам. Так, он организовал их на соревнование в беге и победителям вручал приз – апельсин. Всё это теперь кажется наивным, но тогда, в условиях «бурсы» это было свидетельством зарождающихся новых отношений между учениками и учителями на «бурсе».

Мы встретились с Иваном Кузьмичём через двадцать два или двадцать три года в Свердловске. [59]Он работал тогда в текстильном тресте в качестве начальника какого-то отдела, а я работал преподавателем латинского яз[ыка] в Свердловском мед[ицинском] институте. Первая встреча была необычной: в бане у крана воды. В очереди за мной стоял Иван Кузьмич, но у крана я отступил и сказал: «Наливайте, И. К». Он удивился, и я ему сказал, кто я. После этого мы ещё встречались и вспоминали «минувшие дни». [60]Но особенно мне запомнилась встреча в скверике у оперного театра. Мы долго сидели и беседовали. И Иван Кузьмич рассказал мне об одном своём научном открытии. Он сказал, что он нашёл средство для вылечивания от заикания, причём подчеркнул, что это средство строго научно обосновано им. И тут только я вспомнил о том, как И. К. заикался у нас на уроках, и обратил внимание на то, что теперь он не заикался. Зная, что я работаю в медицинском институте, И. К. просил меня позондировать в ин[ститу]-те, не заинтересовался ли бы кто его открытием из профессоров, причём он усиленно подчёркивал, что открытие его строго научное. Я понял, что его тяготил тот порок, которым он страдал раньше. В институте мне не удалось никого заинтересовать этим вопросом, а я вскоре узнал, что Иван Кузьмич скончался, так и не открыв никому своей научной тайны. [61]

Как вспоминаешь об А. А. Наумове, то, прежде всего, возникает представление о нём как о магнате: хозяине двух домов и большого, как нам казалось, пространства земли. Это пространство было на виду у нас. Там находилось несколько старых берёз и лужок, поросший невысокой травой. Кажется, там стояло несколько ульев. Иногда на этом лужке появлялся один А. А., а иногда со своей семьёй. И в том, и в другом случае наше внимание было направлено на то, чем же занят А. А. у себя дома?

А. А. преподавал географию в III классе. Из всех предметов, которые мы изучали, это был самый интересный предмет. Мы изучали карту всего мира: океаны, моря, заливы, проливы, горы, города и т. д. У нас было две карты: с надписями и так называемая «немая». Проверяли нас по «немой» карте. Творческим моментом в изучении карты было определение географического положения различных точек на земном шаре. Нам давались задания для этого. Самым же интересным было выполнение контрольных карт, которые сдавались преподавателю по разным темам, например: карта Азии, Африки и т. д. Контуры мы снимали через просвечивание на стекле, а сетку – параллели и меридианы – при помощи ручек с ниточками, т. к. циркулей у нас не было. Главным при выполнении этих работ был художественный момент, т. е. стремление выполнить красиво. Краски на палитре и кисточки имелись у всех. Было соревнование на красоту. Так как работы выполнялись «за глазами» преподавателя, то находились «папенькины сынки», которые нанимали «мастеров» этого дела за 10–15 коп[еек]. За год у нас скоплялось до 4–5 таких работ, которые как некое «вещественное доказательство» своих «трудов» мы отвозили на показ своим родителям. [62]

А. А. был строгий преподаватель, не позволял никаких грубых выходок, но вёл себя на уроках сухо, недоступно. [63]Таким же он был и в тех случаях, когда мы встречались с ним же [не] на уроках: на пикниках, вечерах и т. д.

После Октябрьской революции А. А. переключился на архивную и музейную деятельность, краеведческую работу, которой он интересовался со студенческих лет. ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 709. Л. 70–71.

Вячеслав Алексеевич Садовский [64]

В. А. Садовский был самым молодым преподавателем в нашем училище. Наш выпуск учился у него только в четвёртом классе. Помнится, мы изучали у него систему сложных предложений и периодическую речь. [65]

И. И. Устинов не имел высшего образования и преподавал русский язык в I классе. [67]

М. Д. Симановский был преподавателем приготовительного класса. В этом классе занятия проводились по русскому языку и арифметике. М. Д. любопытный старик, очень подвижный, весёлый, шутливый и, между прочим, скрипач. [69]

Он был священником нашей церкви, нашим духовником и экономом.

Никто из учителей Камышловского духовного училища не был так многогранно связан со своими учениками, как Михаил Михайлович Щеглов. Он был учителем пения, чистописания, скрипичной игры и регентом училищного хора. Приватно М. М. преподавал даже начальные элементы игры на фортепиано. И никому другому из учителей училища не приходилось вкусить всей тяжести обучения своему предмету «сих малых» в возрасте от 10-ти до 14 лет в такой мере, как Михаилу Михайловичу.