Вячеслав Навроцкий - Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны

«Тем временем гордость богатых людей, не принадлежавших к дворянству и не приобретших его в недавнее время, росла вместе со своею причиною. Они с озлобленностью воспринимали приниженное свое положение… Они готовы были на все, дабы… возвысить свое богатство до того почтенного положения, кое, по их мнению, было для него естественно. Они обрушивались на дворянство, нападая на короля и церковь… Вместе с денежной собственностью выросло новое сословие людей, вскоре заключивших с ней явный и тесный союз. Я имею в виду политических писателей… В блестящую эпоху своего царствования Людовик XIV, любивший пышность и не лишенный политичности, всячески покровительствовал им, но со времен заката сего государя и далее, при регентстве и последующих королях, связь литераторов с двором ослабла – вместе с потоком благодеяний и подарков, им расточаемым. Утратив прежнее покровительство двора, литераторы решились укрепить свое положение, создав собственное братство… Несколько лет назад литературная клика выработала нечто вроде систематического плана разрушения христианской религии… Все, что не вело к их великой цели напрямую, должно было обратить к ней путем воздействия на общественное мнение . …По той же причине, по которой они интриговали с [иностранными] государями, они явно искали дружбы денежных магнатов Франции; отчасти благодаря предоставленным последними наиболее надежным и широким средствам сообщения, им удалось наглухо перекрыть все пути свободного мнения (выделено мной – В.Н. ). Писатели, особенно когда они выступают сообща и действуют в одном направлении, имеют большое влияние на настроение общества, и потому связь писателей с владельцами денежной собственности немало содействовала прекращению всеобщей зависти и недоброжелательности к богачам… Вся ненависть против богатства и власти была искусственно направлена против других разрядов богатства (т.е. против дворянства и духовенства, основных собственников земли в средневековой Франции – В.Н. )» (Берк 1992, с. 191—194).

А вот какой прогноз (как мы знаем теперь, полностью оправдавшийся), сделал Берк относительно социального итога революции:

«Где находится у вас действительная власть, управляющая обращением денег и земель? В чьи руки отдали вы способы повышения и понижения стоимости недвижимости, принадлежащей каждому человеку? Те, чьи операции могут на десять процентов понизить или повысить стоимость любого имущества любого француза, должны оказаться хозяевами Франции. Вся власть, полученная вашей революцией, осядет в городах, среди буржуа и денежных воротил, их возглавляющих».

Спустя несколько месяцев после публикации «Размышлений», в начале 1791 года, Берк опубликовал «Мысли о французских делах» ( Thoughts on French Affairs ), где он отказался от утверждения, что заговор магнатов и литераторов был следствием их «приниженного» положения:

«Когда-то я думал, что недостаточное уважение к коммерческой деятельности во Франции может быть названо среди причин недавней революции; впрочем, я и до сих пор считаю, что присущий французскому дворянству дух исключительности раздражал богатых людей, принадлежавших к другим классам. Но с тех пор я открыл для себя, что занимавшиеся торговлей и предпринимательством люди отнюдь не подвергались во Франции такому презрению, как меня некогда убеждали. Что же касается литераторов, то они не только не страдали от презрения или пренебрежения, а напротив, не было, наверное, в целом свете такой страны, где бы их так ценили, обхаживали, баловали и даже побаивались…» (цит. по Чудинов 1996).

Тем не менее, в этой и последующих публикациях Берк сохранил свой главный тезис: революция была результатом деятельности некоторых индивидов и социальных групп (новой буржуазии, литераторов, юристов, врачей и прочих представителей свободных профессий), личные и групповые интересы которых не имели ничего общего с интересами подавляющего большинства французов. Набор этих частных интересов довольно разнообразен: если для банкиров или таких аристократов, как герцог Орлеанский, главным мотивом было стремление к власти, то, например, юристы, по мнению Берка, просто надеялись, что дестабилизация общества приведет к повышению спроса на их услуги. Учитывая наличие разных групп революционеров, естественно ожидать, что по ходу революции их отношение к происходящему и к друг другу меняется. Алексей Чудинов описывает представления Берка об этих изменениях следующим образом:

«Так, в самом начале кризиса представители „денежных“ и „торговых“ интересов, обладая более мобильной собственностью, нежели та, что была у являвшихся опорой Старого порядка землевладельцев, проявляли чрезвычайно высокую готовность к переменам и даже выступили в числе инициаторов радикальных нововведений. Однако затем и эта собственность превратилась в тормоз для дальнейшего движения по революционному пути, поскольку ее нормальное функционирование было невозможно без хотя бы минимальной стабильности в обществе. Теперь уже и „финансисты“ с негоциантами оказались среди угнетенного большинства населения. Их союзники, проявив себя более последовательными приверженцами принципов, которые „средние классы“ сами некогда провозгласили, отринули колеблющихся и продолжили революционную ломку. В конечном счете, согласно концепции Берка, в революционную элиту, каковой стали „якобинцы“, вошли те, кто оказался готов к абсолютному разрыву с прежним обществом, – представители социальных групп, ничего не утративших с гибелью Старого порядка, – „литераторы“ и „чернь“. Они не были связаны ни с производством, ни с управлением государством, не обладали ни собственностью, ни высоким положением, а потому, ничего не теряя, имели шанс приобрести себе в революции все. Сплоченность и жесткая дисциплина внутри этого меньшинства позволили ему доминировать над остальной, намного более многочисленной, но также намного более пассивной частью общества» (Чудинов 1996).

Эти мысли Берка получили развитие в его «Письмах о мире с цареубийцами» ( Letters on the Regicide Peace ), написанных шесть лет спустя после «Размышлений». Во втором из этих писем Берк показывает, что он не чужд преставлению о «стихийном» характере созревания революционной ситуации:

«Средние классы усилились во много крат по сравнению со своим прежним положением. Поскольку они стали самыми богатыми и сильными в обществе, они, как это обычно бывает, притягивали к себе всех наиболее активных политиков и обладали достаточным весом, чтобы влиять на них. Там сконцентрировалась вся энергия, благодаря которой приобретается богатство… Там сосредоточились все таланты, предъявлявшие свои претензии и недовольные отведенным им местом в обществе. Эти категории людей вклинились между знатью и плебсом, подчинив своему влиянию низшие классы…» (цит. по Чудинов 1996).