Алексей Ковальчук - Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Трудно полностью принять оценку гильдейской реформы Екатерины II, предложенную в данном многотомнике. Наверное, и сама императрица, приступая к реформе, до конца не осознавала всех последствий предпринимаемого ею шага – одного из самых значимых деяний, осуществленных в годы ее правление. Однако спустя почти два с половиной столетия настает пора посмотреть на реформу другими глазами. Она отнюдь не ограничивалась улучшением качественного состава гильдейского купечества, хотя и в этом, безусловно, ее немалое значение. Но гораздо важнее созданный прецедент – переход к созданию нового предпринимательского слоя на основе принципа свободной конкуренции. В этом – квинтэссенция реформаторских усилий императрицы, итог провозглашенной ею политики экономической свободы (не всегда замечаемый не только ее современниками), благодаря которым в 80–90-е гг. XVIII в. происходила быстрая ломка прежних отношений и возникновение еще достаточно неустойчивого, хрупкого экономического режима, являвшегося предвестником складывания буржуазных отношений. На конкретные показатели протекавшего процесса, в том числе статистические, имеющиеся в современной научной литературе и по неизвестной причине оставшиеся незамеченными в данной итоговой работе, указывать даже как-то неловко.

Пробелы отечественной историографии особенно заметны на фоне многочисленных трудов зарубежных коллег применительно к эпохе Просвещения, авторов которых можно причислить к отдельному цеху «историков-экономистов», по определению Дж. Мокира, сделанному в специальном обзоре [28] Мокир Дж . Меркантилизм, Просвещение и промышленная революция // Terra Economicus. Ростов н/Д., 2006. Т. 4. № 1. С. 7–31. . В данном объединении можно даже распознать отдельные течения, особенно со времени выхода едва ли не ставшего классическим двухтомника Э. Хекшера «Меркантилизм» [29] Heckscher E. F. Mercantilism. Vol. I–II. L.: George Allen and Unwin, 1955. . Среди них в последние десятилетия особенно заметным становится институциональное направление, увязывающее происходившие в обществах экономические изменения с возникновением и утверждением политических институтов.

Даже попытка беглого сравнения протекавших в России второй половины XVIII в. изменений позволяет увидеть определенное сходство с аналогичными явлениями в ряде западноевропейских стран, имевшими место пусть не совсем синхронно и с определенной спецификой (в первую очередь это касается рентоориентированной направленности экономик Франции, Великобритании, Нидерландов, Германии, Испании, Португалии [30] Мокир Дж. Указ. соч. С. 15. в период безусловного господства меркантилизма). Здесь заметна та же, что и в России, излишняя регулирующая роль государства, проявившаяся в поддержке монополий, насаждении привилегий, запретов, протекционистских тарифов. И постепенный отказ под влиянием идей Просвещения от меркантилистских постулатов в пользу утверждения механизмов свободного рынка. Причем, если судить по работе Дж. Мокира, зарубежным специалистам трудно составить полное представление об экономических проблемах, стоявших перед российской экономикой в период правления Екатерины II.

Однако не все так однозначно. Изабель де Мадарьяга, один из самых авторитетных за рубежом «екатериноведов», не прошла мимо экономических воззрений русской императрицы и со свойственной ей скрупулезностью, испытывая явный дефицит необходимых материалов, тем не менее совершенно верно отметила наиболее важные черты представлений монархини. Они, в частности, касались не только влияния на Екатерину II идей физиократов и вытекавшего отсюда повышенного внимания к развитию земледелия и агрокультуры, но также поощрения в первую очередь мелкого домашнего крестьянского производства в отличие от крупных мануфактур, деструктивно влиявших на привычный сельский уклад из-за массового оттока крестьян в города. Совершенно справедливо также отмечено влияние гильдейской реформы 1775 г. на рост предпринимательской активности, на возникновение множества мелких и средних производств, особенно в текстильной промышленности, субъектами которой стали выходцы не только из низового городского купечества, мещанства, но даже из крестьянства, включая крепостное [31] De Madariaga I. Catherine the Great. A short history. New Haven and London: Vale University press, 1990. P. 176–177, 180–181. .

С каких бы позиций ни оценивать влияние экономики на развитие общества, при всем желании трудно не замечать его вовсе, как и существенно преуменьшать роль такового. Или же сводить исследования к построению устойчивых математических моделей. Даже наличие совершенного инструментария вряд ли позволит получить исчерпывающие результаты. Если проходить мимо воззрений и представлений конкретных людей, которые они черпали из реалий своей эпохи, которыми руководствовались в повседневной жизни, развивали и совершенствовали, создавая условия для их воплощения и движения вперед. Или же ошибались, принимали неверные решения, возвращались назад в поисках новых непреложных истин.

Нет необходимости говорить о способности идей к материализации. Конечно, при определенных условиях. Особенно когда они овладевают сознанием. Нет, не массовым. Применительно к докапиталистическим обществам с абсолютистской формой правления им достаточно проникнуть в сознание правящих элит, обладавших необходимыми властными полномочиями. Сейчас трудно даже представить, по какому пути могло пойти экономическое развитие России, если бы престол, скажем, мог удержать Петр III, хотя, видимо, и не слишком отличавшийся по экономическим воззрениям от своей более удачливой и неизмеримо более талантливой супруги.

Допускать подобные предположения возможно лишь только для того, чтобы лишний раз подчеркнуть значимость и необходимость рассмотрения реально существовавших и господствовавших экономических взглядов у самих носителей верховной власти и в ее среде. Без сомнения, особенно важно принимать их в расчет во время происходивших трансформаций, сопровождавшихся, как правило, сменой правительственного экономического курса и предшествующими ей изменениями в сознании, в сложившихся ранее устойчивых стереотипах.

Именно такая ситуация возникла в России на рубеже 50–60-х гг. XVIII в. Очередная военная кампания, начавшаяся в 1756 г. В какой-то мере локальная, протекавшая на территории третьих стран, за пределами Российской империи. Россия к тому времени сумела поднакопить материальные и людские ресурсы. Как и любая война, она, разумеется, обходилась недешево. Но не успела подорвать силы и обескровить, истощив все резервы. Тем более на театре военных действий события развивались в целом вполне успешно. Следовательно, отсутствовали внешние факторы, способные повлиять на принятие далеко идущих мер, находившихся в совершенно иной плоскости по отношению к взятому еще при Петре I экономическому курсу.