Герберт Дирксен - Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики

Из стран, наиболее обеспокоенных внешней политикой нацистов, Россия, вероятно, была самой первой. В своей книге "Mein Kampf" Гитлер, который и сам был ярым антибольшевиком, изложил свое намерение расчленить Россию и аннексировать Украину.

Самым важным вопросом и для нашей политики вообще, и для меня лично был следующий: будет ли Гитлер как ответственный лидер Германии выполнять это намерение или же его книга была просто бессознательной и необдуманной вспышкой юношеской горячности, и с тех пор он отказался от таких принципов ради более взвешенного подхода к государственным делам?

Если Гитлер намеренно планировал вызвать враждебность со стороны Советского Союза, то мою работу в Москве следовало заканчивать. Если же, с другой стороны, он ограничится лишь подавлением германских коммунистов, то в этом случае я считал возможным поддерживать взаимные отношения с Россией на удовлетворительном уровне.

Мы на протяжении столь многих лет подвергались провокациям и терпели трудности, налаживая отношения с Советами, что теперь была их очередь принять наши заверения, что подавление германских коммунистов не является проявлением каких-либо враждебных чувств по отношению к Советскому Союзу и должно рассматриваться им как исключительно внутреннее дело Германии. Политика двусторонних отношений, столь характерная для наших стран, которая так долго работала на пользу одной стороне, должна была стать более сбалансированной,

В моем нетерпеливом желании прояснить фундаментальный вопрос отношения Гитлера к России мне несколько препятствовали Нейрат и Бюлов. Они советовали отложить намеченный визит в Берлин, пока здесь все не наладится. Поэтому мне пришлось ждать.

С советской стороны в течение этих первых нескольких месяцев превалировала тактика глухого молчания. Пресса воздерживалась от обличительных речей и уничтожающей критики и ограничивалась простым сообщением фактов. Однако тревога и скептицизм, царившие в руководящих кругах России, сквозили во всех беседах, которые мне довелось вести с ведущими советскими политиками. Они с готовностью признавали тезис, что меры, предпринимаемые Гитлером в отношении германских коммунистов, не скажутся на наших отношениях. Но при этом демонстрировали крайний скептицизм относительно гитлеровских намерений вообще и нетерпеливо ждали первой официальной речи нового диктатора. Гитлер, однако, откладывал ее на протяжении почти двух месяцев.

Тем временем появились первые серьезные помехи в проведении дружественной политики по отношению к России, с тех пор уже не исчезавшие. Они приняли форму длинной серии инцидентов, спровоцированных шумными, гангстерскими методами, применяемыми отдельными людьми из СА и второстепенными партийными чиновниками, которые в своей решимости извести коммунистов допускали оскорбления советских граждан. Так, они избили в поезде еврея, который оказался важным представителем какого-то треста. Они по собственной инициативе напали на советское консульство и арестовали сотрудников советского торгового представительства. Растущее раздражение, которое все это вызывало в Москве, было очевидным, и стало ясно, что взрыв может последовать в любую минуту.

Постепенно в Берлине выкристаллизовалась более ясная политическая линия в отношении России. 23 марта Гитлер произнес свою знаменитую речь о внешней политике Третьего рейха, которая оказалась сравнительно умеренной потону, а в том, что касалось России, даже позитивной. Он желает, сказал Гитлер, установления дружественных отношений с великим восточным соседом при условии, что не будет вмешательства с этой стороны во внутренние дела Германии. И Гитлер даже представил доказательства искренности своих намерений, пойдя на шаг, который хотя и держался в строгом секрете, но оказал важную услугу Советскому Союзу в деликатном вопросе платежей по долгосрочному кредитному соглашению, переговоры о котором велись два года назад. До сих пор Советский Союз всегда очень аккуратно выполнял свои обязательства. Но вот впервые нам конфиденциально сообщили из Москвы, что отсрочка платежей за март и апрель была бы крайне желательна.

Банки и заинтересованные министры готовы были пойти на это, однако вопрос, конечно же, необходимо было доложить Гитлеру - для окончательного решения. Вопреки нашим ожиданиям, Гитлер объявил о своем согласии.

Вот теперь, наконец, Нейрат и Бюлов сочли момент благоприятным для моей поездки в Берлин и встречи с Гитлером. Мне не пришлось долго ждать дня приема, но когда я прибыл в назначенное время, мне пришлось просидеть в приемной почти час. Точность и пунктуальность нельзя было отнести к числу выдающихся качеств Гитлерам его окружения. В то время как маршал Гинденбург принимал посетителей строго в назначенный час, и канцлер изо всех сил старался поступать так же, встреча с Гитлером и другими руководящими нацистами была обычно чем-то вроде рискованного предприятия. Существовала большая вероятность того, что встреча в последний момент будет отложена или перенесена на другой день, или же вас заставят ждать до бесконечности. И наконец, эти неприятности могли закончиться тем, что вас вообще откажутся принять, как это случилось со мной после моего назначения послом в Великобританию.

Ни один вопрос не задавали мне так часто, как вопрос о моих впечатлениях от встреч с Гитлером и бесед с ним. Должен признать откровенно, что Гитлеру вообще не удалось произвести на меня никакого впечатления, а что касается моих бесед с ним, то лишь немногие факты остались в моей памяти и они не подтверждены записями или дневниками. Я был прекрасно осведомлен о демоническом обаянии Гитлера и о том мощном воздействии, которое он мог оказывать на своих слушателей благодаря дарованному ему ораторскому искусству, когда, например, он обращался к собравшимся в Нюрнберге или в Reichstag, но ему не удавалось проявить этот гипнотизм в приватной беседе, по крайней мере, со мной. Ему недоставало самоуверенности и достоинства по-настоящему сильного характера - качеств, совершенно не зависящих от социального положения человека. Эберт произвел на меня впечатление своим скромным достоинством; Отто Браун, прусский премьер-министр, - своим сильным, волевым характером; Носке - своей грубоватой откровенностью, а Брюнинг - скромностью благородного ума. Но, встречая меня с преувеличенной любезностью и обращаясь ко мне "Ваше Превосходительство", Гитлер не смог загипнотизировать меня, и его холодные голубые глаза избегали моего взгляда.

Наша беседа, однако, приняла благоприятный оборот. Гитлер выслушал мой отчет, задал мне несколько вопросов и вновь подтвердил свое желание, выраженное им в речи в Reichstag'e: поддерживать дружественные отношения с Советским Союзом при условии, что тот не будет вмешиваться во внутренние дела Германии.