Хачик Даштенц - Зов пахарей

– Лучше бы я под Андоком умер, чем видеть тебя в таком состоянии, Карапет, брат мой! – вырвалось у Мосе Имо. Сасунец отдал Каро одни из своих штанов и совсем еше новые крепкие трехи, сказав, что сам идет в село и мигом там раздобудет себе обувь.

Но произошло еще нечто удивительное. На коне Бороды ни седла, ни узды не было. Конечно, Борода опытный всадник, но сколько же можно ездить этак по каменистым горным тропам! Мосе Имо взял у дочери поклажу, отвязал веревку, быстренько скрутил из нее довольно удобную уздечку и протянул ее Бороде Каро.

Каро, не слезая с коня, поел с ними хлеба.

– Мое поле стоит несжатое, Мосе, – сказал он. – Передай Огану, пусть скосит. Коса висит в сенях, – напомнил беглый сасунец. – Ну, все, пошел я, мы друг друга не видели, – сказал Борода и направил коня к безлюдным вершинам Арагаца.

Безумный Андреас Целый месяц провел Борода Каро в горах. Ночевал в пещерах Какавадзора и Диана, в Амберде, прятался в стогах. А однажды нашел в горах чью-то забытую косу и с косой за плечами поскакал в Гегамские горы. Хотел выяснить, как лучше ехать в Мегри, а оттуда в Джульфу.

Он объехал Апаран, спустился в Егвард и по Арзаканскому ущелью поднялся в Техенисские горы. В горах он выбирал самые труднодоступные тропы, чтобы ни одна живая душа не углядела его. За селом Мзкраванк была седлообразная гора. Встал Борода на этой горе и поглядел в сторону Гегамских гор.

Путь был неблизкий.

– Слезай с коня, Андраник-паша, – послышался властный окрик за спиной, и какой-то мужчина в облезлой бараньей шапке – уши под шапкой красным платком перевязаны – вырос вдруг перед Бородой Каро. В руках он держал серп.

Всадник улыбнулся.

– Это кто же Андраник-паша?

– Отвечай лучше, куда это ты собрался?

– В Ахмаханские горы, на жатву, – ответил Каро.

– Андраник-паша все поля уже убрал. Слезай с коня, это конь паши.

– Ты, наверное, его конюхом был. Как звали коня Андраника?

– Огненный. Отдай мне свою косу или слазь с коня паши.

– Да на что тебе коса?

– Отдам Серобу-паше, а ты пойди поймай ежа на Немрут-горе.

– Немрут-гора далеко, я в Ахмаханские горы путь держу.

– Недалеко. Андраник-паша дал десять дней сроку османцам. А ты не Борода Каро?

– Он самый. Что тебе?

– Ты Андраника-пашу не знаешь разве?

Борода Каро соскочил на землю. Он с первого же взгляда понял, что перед ним сумасшедший.

– Андреас! – воскликнул он и обнял гайдука, потерявшего разум.

– Отдай, отдай мне косу, завтра в поле пойдем, косить станем!

– Ты где живешь, Андреас?

– Андраник-паша сидит у меня дома с Серобом-пашой, беседуют. Ровно десять дней сроку дал, а османец сказал: «Мне за десять дней не увязать все вещи». Я вчера попросил пашу: дай, говорю, им еще два дня, пусть берут свои вещи, шут с ними.

– А паша что на это ответил?

– Не согласился, десять дней, говорит, мой срок, и все тут.

Молния Андреас участвовал в штурме Талинской крепости, был ранен в Сардарапатской битве, а потом привязали его к седлу, и Андреас отправился искать Андраника-пашу. Лошадь доставила раненого Андреаса в Техенисские горы, и Андреас остался в Цахкадзоре, так и не догнав войско Андраника. И оттого что он не выполнил свой долг гайдука и не смог догнать отряд, от всех этих переживаний у Андреаса помутился разум, стали звать его с тех пор «безумный Андреас». Безумие выражалось самым неожиданным образом – он мог без причины разразиться громким смехом, мог сказать что-то вполне разумное и вдруг понести совершенную околесицу, мог перейти от шепота к крику, он путал вчерашний день с сегодняшним, говорил об умерших как о живых, мешал прошлое с настоящим. Вид у него был по-прежнему дикий, но вызывал уже не страх, а жалость. Незнакомые путники, встретившись с Андреасом на дороге, могли принять его за вставшего на задние лапы медведя. Он по-прежнему, когда пил воду, окунал все лицо в родник, и концы усов плавали на поверхности воды. Потом садился на какой-нибудь камень обсохнуть и долго грелся на солнце.

Летом Молния Андреас брал серп и шел в Техенисские горы, но чаще всего его можно было видеть на улицах Цахкадзора распевающим песни о храбром полководце. Стоило кому-нибудь произнести при нем слово «опоздал» – Андреас, встрепенувшись, тут же откликался: «Да разве ж я виноват, что опоздал, привязали к седлу, сказали: догоняй». Потом сокрушенно повторял шепотом: «Опоздал, опоздал, опоздал» – и бил себя по голове кулаком.

Он был всегда в одной и той же старой бараньей шапке, уши красным платком перевязаны, и громадная суковатая палка в руках. Горе тому, кто при Андреасе помянет недобрым словом Андраника, – тут же схлопочет палкой по башке, а сам Андреас после этого забьется в угол закусочной «Кечарис» и зальется горькими слезами за стаканом водки. До позднего вечера сидел тут, мешая горечь и возмущение, песню и слезы. Потом шел домой, громко споря с самим собой и каждому встречному объявлял как величайшую новость: дескать, «османец вещи связывает в узлы!»

В Цахкадзоре рассказывали, что у Андреаса в шапке спрятан приказ кавказского наместника о взятии Багеша. Это была та самая телеграмма, которую Андраник, разгневавшись, бросил на снег в Рахве-Дуране. Бумагу эту Андреас действительно имел, и первым, кто увидел этот исторический документ, был председатель райисполкома Цахкадзора, к которому Андреас – спасибо, добрые люди надоумили – обратился с просьбой выхлопотать пенсию.

– А что Сероб-паша сказал? – не унимался Борода Каро.

– Сероб-паша сказал: «Андреас, найди мне косу откуда-нибудь, завтра косить пойдем».

– Куда?

– На ту гору, где Грушевый родник.

– В вашем селе колхоз есть, Андреас?

– Есть. Андраник-паша председатель. А Сероб-паша в райисполкоме сидит. Пойди накоси в Битлисских горах травы для их коней. Пойди в Рахве-Дуран… «Эх, птичка-невеличка, дом свой разорила и мой не спасла».

– Я в Ахмахан иду, Андреас. И так уже опоздал.

– Опоздал! Опоздал! Опоздал! – крикнул Андреас и стал бить себя кулаком по голове. – А я виноват? Не виноват я, привязали к седлу, езжай, сказали, а конь привез меня в Егвард. В Егвард привез конь, а из Егварда в Кечарис, не поспел Андреас в Лори. Дай мне коня, пойду догоню Андраника-пашу.

– Иди домой, Андреас, – сказал Борода Каро, – успокойся.

– Не будет мне покоя, пока не догоню я войско своего паши, – сказал Аадреас, снова ударил себя по голове и с серпом и пучком травы под мышкой пошел по дороге, напевая:

Город Битлис горный, Андранику нет письма…

– Андреас! – окликнул его Борода.

Но тот был уже далеко; громко смеясь, шел к Цахкадзору.

Вдруг он остановился.

– Эй, Борода, ребятам от меня привет снеси, особенно Сейдо Погосу, что на Свекольном Носу сидел.