Хачик Даштенц - Зов пахарей

Выбрав эту концепцию, основанную на народной вере, Даштенц вскрывает демократическую суть национального движения. Вместе с тем он объясняет героическую суть его, величие и красоту душевных побуждений гайдуков. Это толкование, передавшееся нам по наследству от народного эпоса, в высшей степени справедливо и весомо.

В архиве Аветика Исаакяна сохранилась запись, в которой Варпет* особо выделяет Хачика Даштенца как писателя-сказителя, учитывая его манеру письма

* Варпет – мастер, так называли классика армянской поэзии Аветика Исаакяна современники.

В самом деле – Даштенц нашел наиболее естественную форму подачи материала.

Если «Зов пахарей» рассматривать по канонам классического психологического романа, вряд ли можно оценить его по достоинству: здесь нет детального внутреннего анализа, нет ярких сюжетных поворотов. Перед нами фольклорно-сказительная проза, та разновидность прозы, интерес к которой в XX веке стал очевиден.

Проза эта обладает особым национальным ритмом, идущим от народных сказителей. Для повествования Даштенцем избрана безыскусная и простодушная, до наивности, пожалуй, простодушная манера и соответственно – лексический пласт.

Владея тайнами армянского народного эпоса, Даштенц выступил в этой книге как народный сказитель, отбросив, впрочем, излишне декоративные атрибуты, и стилизацию, сопутствующую зачастую устному повествованию.

В жанровом отношении «Зов пахарей» – достижение новейшей армянской литературы, сгусток вдохновения, прекрасный образец «пасторального» искусства.

Безвестный армянский юноша по прозвищу Махлуто вступает в ряды национально-освободительного движения и рассказывает свою жизнь в виде отдельных новелл. В них мы встречаемся с легендарными героями этого движения (Арабо, Родник Сероб, Сосе, Геворг Чауш, Андраник), равно как и с рядовыми солдатами.

В рассказах Махлуто национальные герои предстают перед нами со своими высоконравственными принципами, патриархальными характерами и рыцарским поведением – всю их деятельность пронизывает глубоко выстраданный патриотизм.

При создании романа Даштенц широко пользовался фольклорным материалом – эпическими, и лирическими песнями, преданиями и крылатыми словами, а также научными исследованиями – этнографическими, географическими и историческими.

Роман-эпопею X. Даштенца характеризуют еще два момента, которые идеологически окрашивают все произведение. Первый – это тенденция, исторически абсолютно справедливая, – отделить национально-освободительное движение от деятельности дашнаков. Дело в том, что гайдуки по своим сугубо народным корням, по своей близости к земле были совершенно чужды узконационалистической сути дашнаков. Даштенц в нескольких важных главах, связанных с Андраником, показывает это глубоко и убедительно.

И далее: политической ориентацией армян-землепашцев была русская ориентация – автор достаточно тонко прослеживает эту линию. Натерпевшиеся от турецкого ига армянские крестьяне, естественно, ждали помощи от России. Об этом же говорит и то, что остатки гайдуков в конце повествования собираются на земле Советской Армении, где они наконец находят осуществление своей мечты.

Сурен АГАБАБЯН, доктор филологических наук

В 1952 году мне довелось побывать в селе Иринд. Знаменитый селянин Галуст Котанян (Апо Галуст), принимая меня в своем доме, обратился ко мне со следующими словами:

– Очень рад за «Ходедан». Но сказано: всем ущельям голова – одно ущелье, всем словам голова – одно слово. Сделай так, чтобы наши дела стали известны миру, не забылись.

В 1963 году в селе Нижний Талин я встретился с одной из героинь «Ходедана» – с женой Гомса Медика. Она сказала: «Мелику уже за сто было, когда он умер. Талинский врач увидел его однажды и говорит: «Мелик-джан, ты от своей силы так долго прожил. Четыре почки у тебя и крепкая кость в груди».

Этот роман мой о них, о том поколении, у кого в груди «крепкая кость» была. И так необычны и легендарны были люди этого поколения и вся их жизнь, что, хотя материал романа – сама реальность, а события, в нем описанные, в действительности происходили, многим все же может показаться это вымыслом и сказкою. Такое это было поколение и вряд ли оно когда повторится.

Имена и дела этих людей и впрямь стали легендой, сказкой, народной притчей и передаются из поколения в поколение, из уст в уста.

Они пришли и заполнили канву повествования, некоторые – под своими именами, некоторые – под вымышленными. Но по-прежнему это был все тот же трудолюбивый и стойкий армянский крестьянин, чей образ всегда стоит перед моими глазами. Каждый из них предстал со своей историей – все вместе они сплели эту книгу. Каждая глава ее представляет собой отдельный рассказ; объединенные, они являют собой роман.

Работая над этим романом, я обращался к мемуарной литературе, вышедшей у нас на родине, а также в диаспоре, за рубежом, к свидетельствам очевидцев, историческим и этнографическим публикациям, используя как материал те или иные отрывки или факты только в том случае, если они непосредственно перекликались с моим повествованием. Но лучше сказать об этом словами главного героя: «Итак, я расскажу вам жизнь свою и своего поколения, все как было. Я поведу вас в такие края, где вы никогда не бывали. Следуйте за мной. Я буду идти пешком или же оседлав коня, как придется. Когда устанете – скажите, остановимся, передохнем.

Но кто это взял под уздцы моего коня? А, брнашенец, это ты! Ты снова появился на склонах горы Сим. Ох, просто безумец ты! Куда же ты пришел в такую рань? Утренняя роса еще покрывает ноги, и лицо обвевает свежий ветерок. Ну ладно, что с тобой поделаешь, идем со мной. Пойдем пока вдвоем, а там, глядишь, объявится сам Шапинанд и герои Взрыв-родника.

И все же дай мне хотя бы в последний раз послушать урок моего учителя Мелкона».

И вереницами, вереницами поднималась вверх Наших навьюченных друзей стая…

Е. Чаренц

«Зов Пахарей»

В городе Муше*, в квартале Сурб** Маринэ шел урок армянского языка.

– А ну, скажи наизусть «Зов пахарей», – ткнул перстом учитель Мелкон в сидящего в последнем ряду смуглолицего паренька: тот, припав к окну, смотрел встревоженно туда, где в ущелье утопают сады Дзоратаха.

* Муш – город в Западной Армении (Турция) ** Сурб – святой (арм.)

Ученик встал.

Все сидели парами, а этот один сидел. Его сосед по скамейке год назад оставил школу, приговорив своего товарища коротать время на последней скамье в одиночестве.