Александр Дюма - Сальватор

После увольнения г-на Делаво г-н Жакаль неизбежно должен был последовать за своим патроном.

И хотя роль, которую он играл в префектуре полиции, была незначительной и не оказывала серьезного влияния на новый политический путь, избранный правительством, г-н Жакаль, прочитав в "Мониторе" ордонанс, предписывавший г-ну де Беллейму возглавить префектуру полиции, в тоске повесил голову и глубоко задумался о тщете земной жизни.

Он предавался невеселым мыслям, когда секретарь пришел доложить, что новый префект, вот уже час как устроившийся в кабинете, просит г-на Жакаля к себе.

Господин де Беллейм, человек неглупый - он доказал это, явившись автором срочного постановления, выносимого председателем суда, - и столь же опытный законник, как и философ, с первых слов понял, с кем имеет дело в лице г-на Жакаля, и если и притворился на минуту, что собирается лишить его места, то не для того, чтобы его напугать, а дабы убедиться раз и навсегда в преданности начальника полиции.

Он давно его знал, и ему было известно, что этот плодотворный ум неистощимый кладезь.

Он поставил г-ну Жакалю лишь одно условие: умолял его исполнять свои обязанности, как подобает человеку порядочному и умному.

- В тот день, - сказал префект, - когда в полиции будут работать умные люди, воры во Франции переведутся, а когда полицейские перестанут строить баррикады, не будет и бунтовщиков Господин Жакаль понял, что новый префект намекает на ноябрьские беспорядки, организованные самим начальником полиции, опустил голову и смущенно покраснел.

- Прежде всего советую вам, - продолжал г-н де Беллейм, - как можно скорее вернуть на каторгу этих висельников, что затопили двор префектуры. Я согласен, что для приготовления заячьего рагу необходим заяц, однако никто не убедит меня в том, что для отлавливания воров необходимы каторжники.

Я согласен с вами, что это средство кажется вполне приемлемым, но оно не единственное, а по-моему - так даже опасное. Прошу вас как можно скорее выбрать из своих людей преступников и без лишнего шума вернуть их туда, откуда они прибыли.

Господин Жакаль полностью согласился с предложением нового префекта; он заверил его в своем усердии, а также в преданности, попрощался и, почтительно кланяясь, вышел.

Вернувшись в свой кабинет, он снова сел в кресло, протер очки, вынул табакерку и набил табаком нос. Потом, скрестив и ноги и руки, глубоко задумался.

Сразу же оговоримся: тема его новых размышлений была гораздо веселее, чем до того, какие бы печальные последствия эти размышления ни сулили его ближнему.

Вот о чем он думал:

"Да, я так и подозревал: новый префект - умница. Доказательство тому: он меня оставил, хотя знает, что кабинет министров пал не без моего участия... В конце концов, может, именно поэтому и оставил... Итак, я снова крепко стою на ногах, ведь после упразднения полицейского управления при министерстве внутренних дел и отставки господина Франше я становлюсь еще более важной фигурой. С другой стороны, он почти разгадал мои намерения относительно достойных лиц, постоянно толкущихся во дворе префектуры. Правда, я причиню этим честным людям некоторую неприятность. Бедный Карманьоль! Несчастный Мотылек! Сиротинушка Овсюг! Милый Костыль! А уж о Жибасье я и не говорю! Тебя, дорогой, мне жалко больше всех, ведь ты сочтешь меня неблагодарным. А что прикажешь делать? "Habent sua fata libelli" ["Книги имеют свою судьбу" (латин ) - искаженное изречение Теренциана Мавра, римского грамматика III в Здесь Каждому - свое]. Так уж написано. Иными словами, как бы ни была хороша компания, но расстаться придется.

С этими словами г-н Жакаль, пытаясь справиться с волнением, охватившим его в результате печальных размышлений, снова достал табакерку и с шумом втянул вторую понюшку табака.

- В конечном счете, - философски заметил он, поднимаясь, - наглец получит по заслугам. Я помню, он вчера просил моего согласия на брак. Но никогда Жибасье не будет домоседом. Он создан для великих путешествий, и, я полагаю, дорога из Парижа в Тулон подойдет ему скорее, чем путь в царство Гименея. Как-то он воспримет свое новое положение?..

Господин Жакаль в задумчивости подергал за шнур.

Появился секретарь.

- Пригласите Жибасье, - приказал начальник полиции. - А если его нет, пусть придет Мотылек, Карманьоль, Овсюг или Костыль.

Когда секретарь вышел, г-н Жакаль нажал на кнопку, почти незаметную в углу комнаты. Спустя мгновение суровый полицейский в штатском появился на пороге потайной двери.

- Входите, Голубок, - пригласил г-н Жакаль.

Человек с неприветливой физиономией, но нежным именем подошел ближе.

- Сколько у вас сейчас человек? - спросил г-н Жакаль.

- Восемь, - отвечал Голубок.

- С вами вместе?

- Нет, со мной будет девять.

- Ребята крепкие?

- Мне под стать, - отозвался Голубок таким басом, что сомневаться в его силе не приходилось, если только о силе можно судить по голосу.

- Прикажите им подняться, - продолжал г-н Жакаль, - и все вместе ждите в коридоре за дверью.

- С оружием?

- Да. Как только услышите колокольчик, входите сюда без стука и прикажите человеку, который здесь окажется, следовать за вами. В коридоре вы передадите его четверым своим товарищам, пусть препроводят его в нашу тюрьму предварительного заключения. Когда арестованный окажется в надежном месте, пусть ваши люди снова поднимаются и ждут в коридоре на прежнем месте до тех пор, пока я снова не позвоню и не сдам другого пленника. И так далее, пока я не отменю приказ. Вы меня поняли?

- Отлично понял! - отвечал Голубок. - Отлично! - повторил он, выпятив грудь, как человек, гордый собственной понятливостью.

- А теперь, - строго сказал г-н Жакаль, - должен вас предупредить: за арестованных отвечаете головой.

В эту минуту в дверь кабинета постучали.

- Это, вероятно, один из ваших будущих пленников. Ступайте скорее за своими людьми.

- Бегу! - рявкнул Голубок, одним прыжком выскочив в коридор.

Господин Жакаль опустил за ним портьеру, уселся в кресло и сказал:

- Войдите!

Секретарь ввел Овсюга.

XXVII

Расчет

Поклонник дамочки, сдававшей внаем стулья в церкви Сен-Жак-дю-О-Па, долговязый и бледный под стать Базилю, степенно вошел в кабинет, кланяясь г-ну Жакалю, словно алтарю.

- Вы меня вызывали, благороднейший хозяин? - спросил он скорбным голосом.

- Да, Овсюг, вызывал.

- Чем я могу иметь честь быть вам полезным? Вы знаете, что моя жизнь в вашем распоряжении.

- Это мы сейчас увидим, Овсюг. Прежде скажите, был ли у вас повод для недовольства мною с тех пор, как вы на службе?

- О Всевышний Господь! Никогда, достойнейший хозяин! - поспешил заверить елейным голосом любовник Барбетты.

- А я, Овсюг, имею веское основание быть вами недовольным.