Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

- Так что же он сказывал, Мартыныч?

- Многое говорил, рази упомнишь все. Разговор он подслушал своего полковника с генералом... Шустрый парень. Прикидывается вроде простачком, а сам себе на уме. Ведь полковник-то в нашем доме живет. Да ты же знаешь, может, видал его?

- Полковника-то?.. Может, и видал.

- Из Нижнего Новгорода приехал. Жена, говорит, там осталась, детишки...

- Денщик-то что подслушал, ну-ка, про это...

- Секретный, говорит, разговор был между генералом и полковником... Этой ночью, значит, должны всех большевиков переловить, а Совдеп распустить.

- Да ну?!.

- Вот те и ну!.. Слухай дале: атаман Мартынов, сказывают, двадцать казачьих сотен в город привел, расставил их по окраинам, казармы занял... И у Шагана стоит сотня. А еще из нижних станиц: Бударинской, Сахарной да и Верхне-Дарьинской десять сотен должно прийти. Быть крови, Макар, непременно быть!..

- А он те не врал?

- Христом клялся.

- Да-а, тадыть разгуляются казачки...

- Люди толкуют, что на подмогу казакам аглицкие и французские войска идут, вон оно как, - Мартыныч для большей убедительности прищелкнул языком.

Сями не понял, что означало "аглицкие и французские войска", но, очевидно, это было что-то страшное и, во всяком случае, страшнее казаков. Так подумал мальчик. Вслушиваясь в разговор сторожей, он окончательно решил, что они - "наши" люди. Дрожа от холода, поджимая колени к груди, Сями старался не пропустить ни одного слова из их разговора. Он знал, что казачьи атаманы - это безжалостные и злые люди, но то, что услышал сейчас от сторожей, поразило его. "Ловить большевиков?.. Это значит - дядю Абдрахмана, дядю Дмитриева?.. Как же так, а дядя Абдрахман ничего не знает об этом!.." Сями уже готов был выскочить из-под крыльца и бежать в типографию, чтобы рассказать Айтиеву обо всем, что слышал сейчас, но сторожа снова заговорили, и мальчик решил дослушать до конца.

- Поговаривали, Мартыныч, что красные захватили Саратов и Самару. Верно ли? Что-то теперь о них ничего не слыхать.

- В том-то и вся соль. Оттель прогнали офицеров, так они сюда, на окраину. Россия-то матушка большая. А и здесь им, видать, тоже на хвост наступили, вот они и поднимают головы. Наступил змее на хвост, она вмиг голову вскинет и так и норовит ужалить.

- Не на хвост бы наступили, а на голову. Жало-то вырвать можно вместе с зубом.

- Если бы одна голова, а то казаков-то много, кишмя кишат. Так просто они не поддадутся.

- А кого больше, Мартыныч, как ты думаешь, красных или белых?

- Странно ты рассуждаешь, Макар, прямо как ребенок. Я тебе вопросом на вопрос отвечу, а уж там ты догадывайся сам, что к чему. Ты знаешь рыжего рысака барона Дельвига?

- Ну, знаю.

- Видал у него на лбу белую звездочку?.. Вот теперь посуди, каких волос больше на том рысаке, красных или белых?

- Ишь ты, - рассмеялся Макар. - Конечно, красных больше. А белых, выходит, только что на лбу и есть.

- Вот именно. Кого множество в России? Мужиков. Кого полно в России? Рабочих. Кого меньше? Хозяев. Сам Овчинников, Садыков да управляющий - трое. А рабочих - пятьсот. И все они - красные. Да и в селах, к примеру, одни хохлы землю пашут. Их - море, а казаков хуторских - островки.

- Так-то оно так, да только вот непонятно, отчего же тогда казачьи атаманы на мужиков лезут. Ведь горстью земли пруда не засыпешь.

- Мало ли отчего, власть-то им терять не хочется. Тут понимать надо, многозначительно проговорил Мартыныч, и чувствовалось, что он чего-то недосказал.

- Мартыныч, слышишь - топот!..

Сями тоже услышал конский топот, доносившийся откуда-то со стороны моста. Он приподнялся и подполз к выходу.

- Да это ветер шумит, - возразил Мартыныч. Он был немного глуховат и ничего не слышал. - Ты, Макар, побольше листовок читай, что Совдеп расклеивает. Их пишет учитель Червяков. Честный человек, смелый, ума палата!..

- Читай не читай, все одно толку мало. Они-то по-своему, по-ученому пишут, где нам понять. И вообче, какой толк с нас, стариков. Э-э, да что там говорить, - вздохнул Макар.

- Погоди, паря, еще какой толк выйдет. Впереди дел много. Хотя бы, скажем, Совдеп избирать зачнут, а ты - тут как тут и тоже руку подымешь...

- Дядя Мартыныч верно говорит: Червяков, Абдрахман - наши!.. Дядя Макар - наши!.. - крикнул Сями, коверкая русские слова. Он выскочил из-под крыльца и стремглав пустился бежать по улице.

- Господи!.. Антихрист!.. - услышал он позади. Это говорил обомлевший от испуга Макар.

- Я тоже наш!.. - обернувшись, крикнул Сями и побежал еще быстрее.

2

Сями бежал, не чувствуя под собой ног, и чуть не сбил Хакима, сошедшего с крыльца курбановского дома и стоявшего теперь на тротуаре. Мальчик испугался. Он принял Хакима за человека, специально подстерегавшего его. Вывернувшись, Сями бросился на середину улицы. Но Хаким и не думал преследовать его; он пришел к Курбановым еще с вечера в надежде увидеть Мукараму, - может быть, выйдет она, может быть... Долго сидел на скамеечке крыльца, спрятавшись в тень, утомился и закоченел от холода и теперь, безнадежно махнув рукой, собрался уходить. Мальчика он узнал сразу: "Это тот, что наклеил листовку на ворота! - Он еще тогда позавидовал мальчику холод, ночь, а он ходит с клеем и листовками. - Кто он? Кто послал его?" Хаким удивлялся смелости и решимости маленького Сями, который, может быть, отказался от теплой постели и ужина ради этой большой цели. Да, у мальчика была цель, а у него, Хакима?.. Какая у него цель?.. Хакиму хотелось остановить мальчика и поговорить с ним. Он выбежал на середину улицы, но Сями был уже далеко, как заяц несся по ледяному насту дороги и вскоре скрылся из виду. "Хуже мальчика, - мысленно проговорил Хаким. - Не могу добиться цели!.. Томлюсь, мучаюсь, и все из-за своей же глупости, из-за своей нерешительности. Нужно было днем зайти и все как следует узнать, почему Мукарама так вдруг изменилась... Что за причина? Скромничал. Не везде хороша скромность. Но все же что с ней?.. Хожу, а она, может, именно и нуждается в моей помощи?.. Как она тогда сказала: "Одного вашего желания недостаточно... Придет время, все узнаете!.." Странно. Что я узнаю и когда придет это время?.. Загадка. Ее надо поскорее разгадать, иначе - может быть поздно... А не кроется ли под этим какая-нибудь злая шутка?.."

Придя на квартиру, Хаким сел на кровать и, обхватив голову руками, продолжал мучительно думать о Мукараме.

Жил он возле татарской мечети, почти на окраине города, вдалеке от шумных и суетливых центральных улиц. Здесь даже днем было спокойно, а ночью обычно царила мертвая тишина. Но сегодня здесь чувствовалось волнение. Ветер доносил откуда-то обрывки разговоров и гулкий конский топот. К тому же всю ночь не спал хозяин дома. Он то и дело выходил во двор, хлопая дверями, и прислушивался к отдаленным выстрелам. Временами всадники проскакивали под самыми окнами, и тогда позванивали стекла. Хаким сидел в комнате один. Его товарищ сегодня не ночевал дома, где-то устраивал приехавших из аула знакомых и, видимо, остался с ними.