Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

- Сам я родом из устья Шалкар, - сказал он, - но у меня было небольшое дело, с которым я и держал путь к Тилеуберли.

Бойкий табунщик не замедлил снова вступить в разговор:

- Вот они перед тобой - и Тилеуберли и Абыз. А может, ты держишь путь к дому волостного? - И, не в силах больше сдерживаться, он перешел к любимой теме разговора - о лошадях: - Глянь-ка, как выгибает грудь эта серая кобылица! Какая красавица! С ней не сравняться вороному жеребцу волостного, хоть тот, пес его в печенку толкни, быстроходен как черт!

Обойдя Хакима, он любовно оглядел крутой круп его кобылицы, густой шелковистый хвост и похлопал лошадь по бокам.

- Хороша! Ой, хороша! - причмокивая языком, проговорил он и даже погладил мохнатую с завитками шерсть лошади.

Мысли беспорядочно толпились в голове Хакима: "...Волостной... вороной жеребец... Да это же говорилось о том известном волостном! Ведь на него был недавно совершен набег с целью освободить учителя Халена! Этот самый быстроходный вороной скакун и спас тебя, иначе ты бы попал к нам в руки... И на этот раз, видимо, спас тебя вороной красавец - на его широкой спине ты ускакал в Джамбейту. Но ты мне сейчас не нужен, я жду встречи с другим человеком". И Хаким еще раз внимательно оглядел черноусого.

Точно поняв его взгляд, черноусый спросил:

- Говоришь, братишка, ты родом с берегов Шалкара. Так кто же твои родители?

Хаким поведал о себе.

- М-м-м, - неопределенно промычал черноусый, и Хакиму было неясно, одобряет он или нет родню его.

И Хаким решился.

- А может быть, вас зовут Хайролла? Извините меня, ага, если я ошибся в своих догадках, - проговорил он, терзаемый желанием узнать имя этого человека.

- Да, дорогой мой, меня зовут Хайролла Габидоллин. Знаю я и твоего отца. Слышал я и о смерти хаджи Жунуса... Да будет земля ему пухом. Хороший был человек.

И Хайролла соболезнующе покачал головой.

Хакиму показалось, что сердце его перестало биться. Лицо его страшно побледнело, глаза расширились, губы беспомощно задрожали, как у ребенка, готового заплакать. Он вдруг, внезапно отвернувшись, невольно потянул свою лошадь за поводья, и она стала переступать ногами, не двигаясь с места.

Хайролла не догадывался, что Хаким не знал о смерти отца, и удивился, видя, как побледнело лицо Хакима, как дрогнул у него голос.

- У меня к вам дело. Отойдем в сторонку...

- Сейчас, сейчас. Я и сам, знаешь, собирался в аул. Пришел на пастбище, так разве скоро уйдешь от этих ребят? Им же скучно одним в степи, вот и расспрашивают о том о сем, - проговорил Хайролла, шагая к подветренной стороне таволги, где была привязана его лошадь.

Никогда раньше не видел Хаким этого человека. И сейчас ему хотелось только одного - передать ему то, что нужно, и скорее расстаться с ним, отойти куда-нибудь дальше и - дать волю слезам... А пока горький комок стоял в его горле, мешал говорить.

- Руководители Совдепа предложили вам распространить эти прокламации, проговорил он чужим, деревянным голосом. - Возьмите. Что делать дальше с ними - вы знаете!

Раскрыв переметную суму, Хаким дал Хайролле сверток и поспешно добавил:

- Будьте здоровы, ага!

Серая кобыла, застоявшаяся на холоду, с места взяла в карьер. Взвилась снежная пыль - и Хаким исчез.

Хайролла грустно глядел ему вслед, засовывая бумаги за пазуху.

- Эх, как торопится! - вздохнул он. - Я даже не успел порасспросить его обо всем. Плохо, когда человек остается наедине со своим горем...

Когда силуэт Хакима стал крохотным, а потом и вовсе невидимым, Хайролла отогнул край одной из листовок. "Пяти известным старейшинам Байбакты! Всем гражданам, которые заботятся о благе народа! Слушайте, батраки, скотоводы, бедняки!" - прочел он и улыбнулся. Потом сказал табунщикам:

- Холодный нынче день, джигиты! Пошли-ка греться в аул! К тому же у меня есть там дела.

Табунщики не заставили себя просить вторично, и Хайролла повел их навстречу ветру в селение Сорок Юрт, которое недавно стало большим поселком.

* * *

Холоднее мороза была страшная весть, которую услышал неожиданно Хаким. Точно лед, холодила она его сердце. Он скакал вперед, пришпоривая коня; ветер свистел в его ушах, и ему было легче от этой быстрой скачки. Он не замечал, что колени его онемели, что лицо уже не чувствовало ледяного колючего ветра, а руки плохо держали поводья...

Наконец Хаким стал задыхаться. Придержав лошадь, он расстегнул ворот, вздохнул полной грудью. Оглядевшись кругом, он только теперь понял, что находится уже в окрестностях Алакуля.

Он ехал тихо, опустив поводья... Вот уже показались плоские крыши аула, послышался лай собак.

И острая боль утраты захватила юношу. Он видел отца, живого, ласкового... Лето... Они вдвоем поднимаются на могильник Акпан... Хаджи подошел к четырехгранному могильному камню, стал на колени, упираясь руками в землю, потом кивнул сыну, чтобы тот прочитал заупокойную молитву, Хаким трижды прочел начало молитвы, не сводя глаз с рук отца с набухшими синими венами. А когда поднялись с мест, отец бросил на него взгляд, полный упрека за то, что тот прочитал лишь начало молитвы, а не всю. И снова отец - вот он возле мечети разговаривает с народом, и ветер треплет его седую бороду. "Мы должны дать детям воспитание, соответствующее времени!" - говорит отец. И Хаким ясно видит нос с горбинкой, впалые щеки и глубокие умные глаза...

"Вот ты и нашел свое место на кладбище Акпан, - прошептал Хаким. - И как говорится, что ребенок рождается намного хуже своего отца, я хотя плохо знаю Коран, все же прочитаю над твоей могилой заупокойную молитву, как смогу, отец! Гигант отец, который только вчера был жив, которого любили и к словам которого прислушивались! Сегодня нет его. А завтра и нас не станет... Пусть тебе не будет холодно в могиле, отец мой, мы все придем к тебе, мы будем снова вместе!

Зачем мы, точно волки, враждуем друг с другом? Стремимся перерезать друг другу глотки, воюем, проливаем кровь? Все равно черная земля примет нас всех, всех примет она в свои холодные объятия. И там мы найдем мир и покой, какого не знали на земле. К чему все?"

И Хаким низко опустил голову, глядя в землю. Безнадежность овладела им.

"А как же Абдрахман, Мендигерей? Почему они не отчаиваются? Годами они не бывают дома, не видят близких. Они спят в одежде, питаются одним черствым хлебом, утоляют жажду сырой водой, один на один борются со смертью, почему же они не сбиваются с пути, не теряют смысла жизни?"

Хаким подумал и о Бахитжане, который уже девять долгих месяцев сидит в тюрьме, в тесной каменной норе с железными решетками, в "Сорока трубах". Оттуда, из этой страшной тюрьмы, народ получает воззвания, полные бодрости, веры в близкую победу. Ведь революционеры, заключенные в эту проклятую тюрьму, не видят даже своей родины, синего неба, родных степей! Откуда же берется эта сила духа, эта несгибаемая воля, вера в победу своего дела?