Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

Загипа спряталась за спину Шолпан, которая стояла вытянувшись, точно струна. Она-то очень хорошо поняла жадные взгляды этих страшных кафиров.

Остап что-то шепнул хорунжему. Тот кивнул.

- Вот что, - снова подойдя к Хакиму, проговорил Захар, - поведешь нас до устья реки. Ясно? Иди сейчас домой, собирайся, седлай коня. И мы немножко погреемся и поедем.

Глянув за печку, Захар захихикал, глаза его свали маслеными.

- Вот так-то, родственничек, поведешь, значит, нас. Наш отряд идет по срочному делу. А что такое армейское дело, ты, верно, знаешь, раз реального понюхал. Остапушка, как эта река-то? Соленая, что ли?

- Солянка!

- Переправив через Солянку, выведешь прямо на Бударино. Ну, иди быстро. Гречко, проводи-ка студента домой...

Хаким, оправившись от страха, решил: "Если их нужно только вывести на дорогу - черт с ними! Я бы проводил их до самого Сасая!"

- Хорошо, господин хорунжий! Я проведу вас до Солянки, а дорогу вы дальше и сами найдете - на Бударино одна дорога всего, - сказал Хаким.

- Не волнуйся, тетушка, - успел шепнуть Хаким Макке, - они потому интересовались Халеном, что хотели его заставить проводить их до Бударина. Я вместо него провожу этих людей за аул. У меня дома бумаги, - совсем тихо добавил он, - которые я должен передать Халену. Я оставлю их брату. Он передаст.

- Да забирай же всех с собой, - громко перебила Макка, кивнув в знак того, что она все поняла, - на что они тут нам?

Хаким вышел, пожав плечами. За ним как-то боком направился Гречко...

* * *

Хоть Шолпан и выросла в местечке, далеком от города, она видела русских не впервые. В детстве она ездила с отцом на базар. Бойкая, хваткая в работе, она лучше мальчика помогала отцу нагружать на телегу продукты, купленные в городе. А на Меновом Дворе девочка не боялась даже торговаться с русскими, которые закупали скот.

Как-то отец ушел искать Байеса, дал в руки Шолпан поводья и сказал:

- Торгуй, дочка. Я скоро приду. За телку проси двенадцать рублей, за двух валухов - по пять.

Шолпан было даже интересно стоять, наблюдая пеструю базарную толпу, прислушиваться к ее неумолчному гомону.

- Сколь за телку?

Русский, пощипывая светлую бородку, стоял рядом.

- Прошу двенадцать пятьдесят, - солидно ответила Шолпан. - Дешевле двенадцати не отдам!

Русский покачал головой.

- Ай и бойка ты, кызымка! - засмеялся он. - Востроглазая растешь...

Но телку все же купил, не торгуясь.

...Увидев громогласного Остапа, Шолпан подумала: "До чего же отвратителен! И откуда у русских берутся такие черномазые? Словно черный бура. Запрячь бы тебя в плуг, да попахать на тебе, да постегать бы твою толстую спину кнутом!"

Когда Остап закурил, Шолпан даже с интересом наблюдала, как из его широченных ноздрей, словно из труб, повалил дым.

"Как же у него внутренности не сгорят?" - подумала Шолпан. Она впервые видела, как курят.

А Остап буквально пожирал ее глазами, готов был наброситься на Шолпан, словно хищник. Приближаясь к ней, он старался радостно улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказила какая-то гнусная похотливая гримаса.

- Чего тебе надо, проклятый? Чего лезешь, как бешеный бык? - сердито закричала Шолпан.

- Ты не бойся. Я не съем тебя, - пророкотал Остап.

Шолпан, оставив Загипу, перепрыгнула на другую сторону очага. Но тут ее настиг Захар.

Сильным движением Шолпан вырвалась, отбиваясь локтями. Хорунжий показался ей намного тоньше и слабее черного Остапа.

"С этим-то я справлюсь!" - подумала она. Но Захар оказался сильнее, чем она предполагала. Он снова схватил ее и, уже не разжимая крепких объятий, стал жадно целовать в губы.

- Проклятый! - закричала Шолпан, вырываясь. - Пусти, окаянный, слюнявый дьявол! - и презрительно сплюнула.

Хорунжий, гордо выпятив грудь, сказал как мог ласково:

- Не бойся. Ты очень хорошая девушка и сразу приглянулась мне. Ты похожа на наших девушек. Ты сильная, ты красивая...

И тут Шолпан ухитрилась наконец схватить клещи. Потрясая ими, она заговорила:

- Ты думаешь, что от одного страха прижму тебя к своей груди? Да будь ты проклят! Да чтоб тебе пусто было! Видел вот это? - она взмахнула клещами. - Хочешь жить - замри. Иначе последние мозги вышибу из башки!

А в это время Остап переключился на Загипу. Девушке показался просто чудовищем этот щетинистый верзила, с плоским лицом, потрескавшимся от ветра, с налитыми кровью бычьими глазами. Загипа забилась в угол, а Остап, растопырив руки, двигался к ней. Почти потерявшую сознание девушку Остап поднял одной правой ручищей и отнес в соседнюю комнату, что-то рыча себе под нос.

Шолпан же подошла вдруг к хорунжему с улыбкой, словно была готова обнять его.

- Хорошо! - кивнула она головой, с ужасом прислушиваясь к стонам Загипы, доносящимся из другой комнаты. - Иди поближе...

Захар подошел.

- Ах, - сказала Шолпан, уцепившись за шашку хорунжего, - ну зачем тебе эта штука? Носишься с ней, ровно овца с палкой, которую ей привязывают на шею, чтоб не чесала свои раны...

Хорунжий стал покорно снимать шашку. Он и шинель бы снял в эту минуту!

Шолпан с силой ткнула его в грудь острым концом щипцов. Удар пришелся прямо против сердца, и хорунжий бессильно согнулся и присел на пол. Тогда Шолпан еще раз ткнула его в грудь железными щипцами. Потом схватила обеими руками бочку с закваской для выделки кож, что стояла в углу, и вылила ее содержимое на полулежащего хорунжего, пока он не пришел в чувство.

В одну минуту Шолпан оказалась у себя дома. Она даже не бежала, а прыгала, точно заяц. Никто ее не успел заметить. Она вспомнила про выемку у стога сена, в которую утром провалилась овца. Сейчас это место казалось ей самой надежной крепостью, которую не знает ни одна живая душа. Отправившись в свое убежище, Шолпан прихватила лом, которым пробивала обычно лед на реке, чтобы напоить своих овец.

Внутри "пещера" была глубока и просторна. Немного отдышавшись, она прислушалась к тому, что происходит снаружи, и проговорила:

- Ну-ка, сунься, окаянный! Вот этим ломом я тебя огрею похлеще, чем щипцами!

Снаружи все было тихо. Мерно жевали сено котные овцы. Эти звуки окончательно успокоили Шолпан.

* * *

Расстояние между домом учителя и своим показалось Хахиму бесконечным. Он хотел одного - скорее первому добраться до дома и успеть спрятать револьвер, что лежит под подушкой, и переметную сумку, в которой были листовки.

Пожилой солдат показался ему не слишком рьяным конвоиром. Он ехал, рассеянно поглядывая в сторону степи, и у него было доброе лицо простого крестьянина. Хаким подумал, что его острый нос и остроконечная бородка указывают в сторону степи, точно два пальца. Всю дорогу он молчал, а ведь настоящий казак мог много успеть выпытать за это время... Хаким первым нарушил молчание: