(Исецкий) Соломон - Среди красных вождей том 1

Под влиянием этой реакции поправел и гамбургский совет солдат и матросов. Сенат был восстановлен. Манифест к военнопленным был аннулирован, и они снова были прикреплены к своим лагерям. Мне формально было запрещено выдавать визы военнопленным. Отмечу, кстати, что масса пленных, получив визы вначале, успели уехать, пробираясь, несмотря на железнодорожную забастовку, разными способами через границу… Деятельность организовавшегося при консульстве общества помощи военнопленным сразу же прекратилась, русская колония притаилась и замолкла. Са­ма собою замерла и моя деятельность, как консула, и вокруг меня почти мгновенно образовалась удручающая, зловещая пустота. Правда, прекратились бесплодные настояния сената на моем отъезде, ибо хозяйственная раз­руха не прекращалась еще в течение долгого времени. И очень быстро я остался один со своим штатом, кото­рому по существу уже нечего было делать и который note 126 Note126 129 занимался только приведением в порядок дел, подго­товляясь к неизбежной, как мне казалось, ликвидации всех операций консульства…

Но вот ко мне явились несколько членов совета солдат и матросов, с которыми я в предшествующий период оживленной деятельности консульства по не­обходимости завел деловые связи. Они поведали мне о все углубляющейся реакции и, коснувшись вопроса обо мне и моем консульстве, стали усиленно советовать мне поспешить уехать из Гамбурга в Данциг, где в то время еще находился советский посланник, доктор Суриц, при посредстве которого я смог бы возвратиться в Россию. И тут же они взяли на себя инициативу организации моего отъезда —побега, сказав, что они лично (их было трое) стоят во главе автомобильного отдела совета сол­дат и матросов и что они могут снабдить меня необ­ходимыми разрешениями на пропуск автомобиля и пр.

Они настаивали, чтобы я спешил с моим побегом, указывая на то, что находящаяся в Гамбурге английская делегация, по имеющимся у них сведениям, очень враж­дебно относится к пребыванию в Гамбурге советского консула и что, дескать, в ее среде даже поднимается вопрос о моем аресте, и я рискую быть расстрелянным…

Повторяю, события шли быстрым темпом, много разду­мывать было некогда, и я решил воспользоваться предложением. Но, хотя это предложение и делалось "това­рищески", мне была назначена очень высокая плата за автомобиль, и половину суммы я должен был внести тут же, а остальную половину при моей посадке. Решено было, что в тот же вечер, попозже мы выедем. Я сделал необходимые распоряжения. Вещи были уложе­ны, и мы, т. е. жена, я и служащие консульства, решившие меня проводить, стали ждать. Часов в семь вечера note 127 Note127 130 один из делегатов снова приехал ко мне в сопровождении еще какого то солдата, которого он мне представил, как шофера, назначенного для доставки меня на датскую границу. Он снова подтвердил необходи­мость спешить, попросил еще денег и предложил нам быть готовыми к отъезду в девять часов…

Замечу, что мне очень мало улыбался этот побег. Я не мог отделаться от какого то тяжелого чувства, что я, как-никак, бегу со своего поста!.. Но выходившие из консульства служащее приносили из города все более и более тревожные сведения о циркулирующих в Гамбурге слухах о моем аресте… Надо было бежать!..

Около девяти часов автомобиль был подан. Два человека сопровождали его — шофер и его помощник. Они сказали, что надо спешить во всю, осмотрели коли­чество багажа, нашли его не чрезмерным, потребовали, согласно условно, остаток выговоренной платы, сказа­ли, что им надо еще заехать в гараж взять бидон эссенции, что через десять минут они приедут, и уехали…

Мы прождали их всю ночь… Они не возвратились… Я разыскивал их на другой день по телефону: ока­залось, что их нет больше в Гамбурге…

Между тем у меня в консульстве начались заболевания. Tе массы военнопленных, которые за несколько дней перебывали у меня и которые приходили оборван­ные и грязные, во вшах, внесли в помещение инфекцию испанки и, начиная с моей жены, все переболели этой болезнью, правда, в легкой форме. В заключение же свалился и я, заболев очень тяжело с осложнением воспаления легких. Но еще в самом начале болезни я поспешил распустить свой штат и при мне (живя в помещении консульства) осталось только двое лиц: note 128 Note128 131 Елизавета Карловна Нейдекер (Германская подданная, родившаяся в России и окончив­шая Екатеринбургскую гимназию. — Автор.), исполнявшая обязанности делопроизводителя и помощницы бухгалтера, и Коновалов (портье), который на все мои настояния ухать на родину (это я еще имел возможность ему обеспечить), ни за что не согласился меня покинуть.

Я плохо реагировал на окружающую меня жизнь, мною овладела полная апатия, и вскоре я впал надолго в бессознательное состояние. И лишь по временам не­надолго сознание возвращалось ко мне. Этими промежут­ками сознания пользовалась моя жена и Е. К. Нейдекер, чтобы дать мне для подписи крайне необходимые бумаги. Я смутно реагировал на появление около меня докторов, из которых один был очень известный гамбургский профессор. Вся же внешняя жизнь потонула для меня в сумерках беспамятства. Уже потом, придя в себя, я узнал, что вскоре после моего заболевания, ко мне приехал председатель совета солдат. Хотя он держал себя в высшей степени любезно, тем не менее он настойчиво сказал жене и Е. К. Нейдекер, что ему необ­ходимо меня видеть…

Уверения, что я очень болен и нахо­жусь в бессознательном состоянии, на него не подействовали, и он потребовал, чтобы ему показали меня. Жена ввела его в мою комнату. Убедившись, что я здесь и действительно без сознания, он сму­тился, но все-таки заявил, что должен поставить около меня часового, очень путано мотивируя это необходимостью защиты меня от всяких случай­ностей… Он не говорил, что меня хотят аресто­вать, но держал себя весьма загадочно. Однако, по настоянию жены и Е. К. Нейдекер, указывавших ему на то, note 129 Note129 132 что на меня, когда я приду в себя, вид часового может произвести потрясающее и может быть роковое впечатление, он согласился отменить часового. Затем он потребовал, чтобы немедленно же была снята с наруж­ной двери консульства вывеска, добавив при этом, что жена, Е. К. Нейдекер и Коновалов могут свободно выходить из консульства, но неоднократно и настоятельно подчеркнул, что консульство больше не существует, что оно упразднено…

Когда я пришел в себя и был уже на пути к выздоровлению, один из врачей лечивших меня как то в разговоре со мной (он, надо отметить.. вообще от­носился ко мне и моему положение очень сердечно) стал усиленно рекомендовать мне расстаться с помещением консульства, за которым усиленно следят и переехать с женой в одну, хорошо известную ему санаторию, где он ручается, я буду в полной безопасности. Этот добрый человек был, как он намекнул, весьма встревожен за меня теми упорными слухами, которые царили, и, имея связи, он говорил, как о несомненном будущем факте, о моем аресте… после долгих переговоров по этому поводу и после моих категорических отказов, он со слезами на глазах сказал: