Ф. Дан - К истории последних дней Временного Правительства

Уже из этого краткого наброска развития взаимоотношений между коалиционною властью и социалистическими партиями, еще до созыва «предпарламента», видно, какую ужасающую политическую слепоту обнаруживает А. Ф. Керенский, когда изображает, как полную неожиданность, тот факт, что «левое большинство Совета Республики» отделяло себя «от правительства и его борьбы», и опять таки оказывается способным объяснить этот факт исключительно тем, что это «левое большинство» имело «очень малое представление» о событиях или попросту обожало «бесконечные и бесполезные споры и ссоры» в отличие от людей дела, сидевших в правительстве и ведших переговоры с казаками, офицерами генерального штаба, ставкою и т. д., и т. д.

Но поистине закрытые глаза и заткнутые уши надо было иметь, чтобы не видеть, как за весь недолгий период функционирования Совета Республики со все возраставшею быстротою совершалось невольное «отделение» левого большинства Совета-по мере того, как оно образовывалось, – «от правительства и его борьбы».

Я говорю: по мере того, как оно образовывалось, потому, что вначале, благодаря уходу большевиков из предпарламента, такого большинства не было: колебания кооперативной, земско-городской и других мелких групп, а также части с. р-ской фракции с Е. К. Брешковской во главе, подкрепляли правое крыло, главными силами которого были торгово-промышленная, кадетская и казачья группы, и приводили к тому, что Совет Республики оказывался вообще неспособным принимать решения по сколько-нибудь существенным вопросам: голоса разбивались, и ни одно предложение не получало большинства. Но к созданию такого «левого большинства» с самого начала были направлены усилия социал-демократической фракции, председателем которой я был, и мои в частности.

Конституция предпарламента, вследствие сопротивления правительства, была сильно изуродована по сравнению с первоначальными предположениями ЦИК. Вопреки этим предположениям, Совет Республики формально получил лишь права совещательного органа. Но мы, – я говорю о себе и своих ближайших единомышленниках, – рассчитывали на то, что «фактическое соотношение сил» окажется сильнее всех формальных препон. Говоря просто, мы надеялись, что на почве Совета Республики нам удастся добиться смены коалиционного правительства правительством чисто демократическим, способным на деле быстро и решительно осуществить основные положения платформы 14 августа. Мы думали, что на почве «органической» работы предпарламента не советская демократия очень скоро вынуждена будет порвать со своим социально-политическим консерватизмом, и что «парламентский» путь преобразования власти будет для нее легче и приемлемее внезапного и резкого разрыва коалиции, вызывавшего в ней опасения новых тяжелых потрясений и катастроф.

В этом именно направлении-сплочения «левого большинства» для создания «левого», чисто демократического правительства-велась вся работа с. д-ой фракции в предпарламенте, и в этом направлении сосредоточивались и все личные мои усилия-не только внутри нашей фракции, но и в выступлениях с трибуны предпарламента, напр., в первой же большой моей речи по вопросу о внешней политике правительства.

Правда, шансов на успешное завершение этой работы было немного: слишком уже много времени было упущено, и события развивались с головокружительной быстротой.

К тому же, вожди большевиков усиленно гнали дело к развязке. Я говорю: вожди, имея в виду, главным образом, Ленина и Троцкого, которые, очевидно, к этому времени уже твердо решились на открытую пробу сил. Не только рядовая масса, но и большевики, так сказать, среднего калибра вряд ли отдавали себе в этом отчет. Я хорошо помню разговор, бывший у меня за несколько дней до 25 октября с И. Жуковым, игравшим и тогда, и впоследствии довольно видную роль в большевистской партии. На мой вопрос: что ж, вы снова готовите выступление? – Жуков, с которым, несмотря на острую политическую борьбу, личные отношения были у меня тогда вполне сносные, с видимым волнением и искренностью отвечал: «нет! мы июльских дней не забыли и новой глупости не сделаем! Выступать нам не зачем, – и так у нас будет большинство!».

Из напечатанных в большевистской прессе документов стало известно, что и такие люди, как Каменев, Зиновьев и др., были решительно против восстания. Но, как бы то ни было, в тактике большевистской партии побеждали уже в это время, быть может, и несознаваемые отчетливо ее большинством, тенденции к ускорению восстания. Открытым призывом к восстанию был уход большевистской фракции из предпарламента и декларация, прочитанная при этом случае Троцким. Этот уход не только с формальной стороны мешал нашей работе по созданию чисто демократической власти на почве деятельности предпарламента-тем, что затруднял образование левого большинства, – но и по существу ставил эту работу, требовавшую для своего завершения известного времени, под сомнение – тем, что приближал катастрофу и, даже в случае образования демократического правительства, заранее ставил его под ожесточеннее у дары слева.

Но выбирать не приходилось. Как ни малы были шансы на успех, надо было до последней минуты пытаться предупредить катастрофу, по нашему глубокому убеждению гибельную для всего дальнейшего хода революции.

Борьба велась нашею с. д-ою фракциею на вполне конкретной почве: мы требовали от правительства немедленного обращения к союзникам с предложением открыть переговоры о всеобщем мире; немедленной передачи всех помещичьих земель в руки местных земельных комитетов, как залога разрешения аграрного вопроса в духе требований крестьянской массы; ускорения созыва Учредительного Собрания. По нашему представлению, только на почве выполнения этой программы мыслима была борьба с большевиками с некоторыми шансами на успех. Более того. Только на почве этой программы считали мы, с точки зрения социализма и демократии, допустимым противопоставлять силу большевистскому насилию (Это противопоставление демократической «силы» большевистскому «насилию» поистине великолепно. «С точки зрения социализма и демократии» выходит так, что, когда рабочий-большевик пинком ноги отбрасывает от власти буржуа, – он творит «насилие», когда же «несоветская демократия» с либердановской помощью изловчается схватить рабочего за горло, она лишь проявляет «силу». Недурно также и дановское объяснение истинного смысла его радикальной программы. Все вращается вокруг одной основной задачи – во что бы то ни стало, каким бы то ни было способом предотвратить пролетарский переворот. Ред. ). Острая борьба за образование правительства, способного не на словах, а на, деле провести в жизнь эту программу, привела к бурному эпизоду, разыгравшемуся на соединенном заседании комиссий Совета Республики – военной и по иностранным делам. В заседании этом читал доклад тогдашний военный министр генерал Верховский. С цифрами и фактами в руках он убедительно доказывал полную материальную и моральную невозможность для русской армии продолжать войну и требовал крутого перелома нашей внешней политики в сторону мира. Верховскому возражал министр иностранных дел М. И. Терещенко, защищавший свою политику. В числе прочих членов «левой» части Совета я горячо поддерживал Верховского и резко обрушился на внешнюю политику Временного Правительства, которое, на мой взгляд, слепо шло на поводу у дипломатов Антанты и вело и армию и революцию к катастрофе (Здесь, как и выше, Ф. Дан имеет в виду октябрьскую «катастрофу». Ред. ).