Елена Криштоф - Сто рассказов о Крыме
- Название:Сто рассказов о Крыме
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Таврия
- Год:1985
- Город:Симферополь
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Елена Криштоф - Сто рассказов о Крыме краткое содержание
В книге рассказывается о многих событиях, как легендарных, так и действительных, происходивших в давние и в недавние времена на крымской земле, рассказывается о выдающихся полководцах, о революционерах, о писателях и художниках, о героях труда, чья творческая жизнь связана с современным полуостровом.
Об авторе: http://www-ki.rada.crimea.ua/nomera/134/radosti.html
Сто рассказов о Крыме - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Только сейчас стало по-настоящему страшно: никогда не будет над рыжим обрывом куста лоха, никогда не будет маков в степи и маленьких ракушек на песке…
Все трое подошли, поцеловали ее: Желябов, Кибальчич, Михайлов; от предателя Рысакова она отшатнулась… Первая женщина, казненная в царской России по политическому делу. В этом она добилась столь дорогого ей равноправия.
Впрочем, об этом сейчас не стоит думать. Лучше о том, что она была счастлива все-таки, хоть прожила мало, и будто отказываясь от всего, что составляет счастье молодости: от беззаботности и блеска, от вальса и белого платья, от свободного времени и свободных денег.
Рядом — виселица и пять черных наскоро сколоченных гробов. А там, в узком проеме улиц, веселится, разливается, обещает бесконечность море…
С Крымом Софья Перовская связана не только поездками в приморье к матери. В Крыму в первые годы ее отрочества Лев Николаевич Перовский, отец революционерки, был вице-губернатором. Отсюда перевелся в Петербург уже губернатором столичной губернии. К этому можно еще прибавить, что дед ее был когда-то губернатором Таврическим. Обыкновенно биографы Софьи Перовской с этого и начинают, а затем сами удивляются и читателя заставляют удивляться: из такой семьи! от чего отказалась! и как это могло получиться?
Действительно — как?
Когда Софью Перовскую арестовали, департамент полиции немедленно вызвал из Приморского ее мать Варвару Степановну. Граф Лорис-Меликов передал ей "настоятельную просьбу или вернее приказание государя употребить все влияние на дочь, чтобы она выдала своих соучастников, потому что необходимо положить конец этому пролитию крови".
"Дочь моя с раннего детства обнаруживала такую самостоятельность, что ее нельзя было заставить делать что-нибудь по приказанию. На нее можно было влиять только лаской или убеждением. Теперь же она — взрослый человек вполне сложившихся взглядов. Она ясно понимала, конечно, что делала, и потому никакие просьбы не могут повлиять на нее", — ответила Варвара Степановна.
Не удивительно, что у такой матери выросла такая дочь.
Кстати, и младший сын Варвары Степановны Перовской, Василий, долгое время живший в Приморском, тоже был причастен к революционной борьбе.
Если же вспомнить губернаторов, то надо сказать, что дед Соню не воспитывал, семьи жили розно. А отец своим эгоизмом, капризной жестокостью и другими столь же мало симпатичными чертами только усиливал влияние матери. К тому же не следует забывать, что Соня очень рано ушла из дому.
Но одной думающей, чуткой, справедливой матери недостаточно для того, чтоб дочь выросла убежденной революционеркой. Нужны еще среда и случай.
Среда появилась в Петербурге на женских курсах, где училась Соня, и где живы были идеи социальные. Случай же пришел еще раньше. В Женеве, куда по семейным делам ненадолго выезжала из Крыма Варвара Степановна, Соня подружилась с такой же, как она, двенадцатилетней девочкой Варенькой Поджио, дочерью декабриста Поджио.
"Двенадцать лет, — скажут некоторые. — Не рано ли, чтоб воспринимать какие бы то ни было идеи?" Наверное, не рано, если это идея борьбы за справедливость.
…Зеленеет долина реки Бельбек, утопает в садах Любимовка, а обрывы над морем все так же ярки, и так же заваливается на ветру серебряный куст лоха. На пригорке напротив трехэтажной новой школы стоит дом с деревянной дряхлой верандой и двумя чердачными окнами, которые пусто смотрят на море.
Но я могу представить себе в одном из них маленькое лицо с детским лбом и щеками. Лицо сестры милосердия, учительницы, но никак, казалось бы, не террористки…
В Любимовке этой женщине поставлен памятник. 2 августа 1974 года сюда приезжала артистка, которая играла Софью Перовскую в одноименном фильме. Вот в музее совхоза в книге отзывов ее росчерк. Дальше мне предлагают написать что-нибудь, и я вывожу невразумительные слова…
Со страшной силой действует, когда ты можешь сказать себе: вот здесь она ходила, эта туя росла при ней, вот это она тоже видела. Хотя уместнее: вот этого она не видела. Потому что прежним осталось только море. А село все сплошь новое, и ничего напоминающего прежние мазанки в нем нет.
"Повiй, вiтре, на Вкраiну…"
Было лето 1942 года. По симферопольским улицам гнали пленных из-под Севастополя. Канатами они были связаны друг с другом, шли, как одно большое тело двигалось. Когда падали раненые, остальные тащили их на себе. Волочились по пыли и умершие в этой страшной связке. Время от времени пленные начинали петь. Пели больше всего "Раскинулось море" и «Интернационал». Напрягались мускулы под изорванными тельняшками, под темными от пота и крови гимнастерками, напрягались глотки, глаза глядели прямо перед собой, не ища сочувствия. Немцы стреляли в певших, гоготали: хорошо бы через всю Европу, а не только через оцепеневший городишко прогнать этих в тельняшках, да так, чтоб отбить охоту петь.
"Катюшу", "Волочаевские дни" немцы тоже различали и по ним тоже стреляли. Но вот над улицей возникла и пошла вверх совсем другая песня:
Повiй, вiтре, на Вкраiну,
Де покинув я дiвчину…
Ее пел легкий, как будто ничем не утомленный, а только грустный голос. Пел сам по себе отдельно от шарканья подошв, от тяжелого запаха несмытой крови:
Де покинув карi очi,
Повiй, вiтре, опiвночi.
Минуту-другую конвойные не обращали внимания на песню. Потом все-таки кто-то выстрелил, точно, спокойно прицелившись, как в неживую мишень. Охнул, захлебнулся убитый, шедшие по сторонам потянули лямку со страшным грузом. И вдруг песня ожила. Несколько голосов пели ее теперь без нежности, на которую она была рассчитана, пели с угрозой, с последним вызовом.
…Я услышала эту историю сразу после войны, но только недавно, уже собираясь написать о поэте Степане Руданском, узнала, что он автор слов песни, о которой шла речь. Еще о Руданском я узнала, что служил он врачом в Ялте, был там же мировым судьей, но жил скудно. Хочется расшифровать это «скудно». Начнем с того, что вместе с приработками в имении Воронцовых Руданский имел в год 500 рублей. Что из себя представлял подобный доход, можно судить по письму Руданского к брату: "Я уже могу каждый день свой обед иметь. И только то, что обед, а ужина еще на эти деньги иметь не смогу". Но и сам страдая от нехваток, Руданский тем не менее умудрялся помогать городской бедноте. А как было не помогать, если на весь город 8 больничных коек? И те для мужчин. Женщина же — в каком бы состоянии ни была — лечись на дому!
Однако и тот, кто попадал в больницу, оказывался в положении далеко не завидном. Старое, отданное внаем каким-то купцом, здание было тесным, северная стена его никогда не просыхала, текла крыша в комнате фельдшера. Служитель, он же дворник, жил летом на открытом воздухе, зимой спал на полу в палате, в кухне на полу спала кухарка — так писал в своих отчетах городской врач Руданский. Там же он писал, что эпидемия холеры унесла тридцать больных из семидесяти двух; эпидемия оспы — девятнадцать из шестидесяти. Сам врач болел желудком "по бедности содержания", боролся с чахоткой, которую получил в Петербурге во время нищенского студенчества.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: