Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

При внимательном рассмотрении всей последующей полити­ческой возни оппозиционной четверки — Троцкий, Зиновьев, Ка­менев, Бухарин — складывается впечатление, что они вообще не любили и не умели заниматься кропотливой текущей работой. Вечно интриговавшие и критиковавшие, вступавшие в различные коалиции и вербовавшие сторонников, они были далеки от про­дуктивной деятельности.

Симптоматично, что уже с началом болезни Ленина, в ожида­нии дальнейшего развития событий Троцкий вообще вызывающе саботировал работу. Между XII и XIII съездами партии он посетил только 49 заседаний Политбюро из 88. Но и появляясь на заседа­ниях, он демонстративно читал французские романы или же, запи­сывая ошибки и оговорки выступавших, рассылал их затем в «кри­тических» письмах единомышленникам.

Со своей стороны, Зиновьев и Каменев тоже демонстративно игнорировали Троцкого. Входя в зал заседаний, они с ним не здоро­вались. Это выглядело как ребячество, и наблюдавший как-то та­кие взаимоотношения очевидец с удивлением свидетельствовал, что в отличие от них появившегося Троцкого Сталин встретил спо­койно и даже приветливо: выйдя навстречу, подал руку.

Стиль интриг и недовольное брюзжание являлись психологиче­ским камертоном поступков Зиновьева и Каменева. Словно сиам­ские близнецы, они не могли существовать друг без друга, и, вечно суетившиеся, они постоянно против кого-то боролись. Причем в этой связке двух посредственностей более самостоятельного Каме­нева обычно настраивал трусоватый Зиновьев.

Они не могли существовать без интриг. И возникшее не без ос­нований беспокойство и опасения по поводу властолюбивых амби­ций Троцкого постепенно в их сознании сменились насторожен­ностью, связанной с растущим влиянием Сталина. Теперь оба рев­ностно следили за шагами Генерального секретаря и проявляли подчеркнутую строптивость даже в непринципиальных вопросах.

Запрет на торговлю водкой в России царское правительство ввело еще с началом Второй мировой войны. Промышленность не производила напитки крепостью выше 20 градусов до конца 1921 года, и страну захлестнуло самогоноварение. В условиях падения производства и сокращения доходов государства Сталин летом 1923 года вынес на рассмотрение Пленума ЦК предложение по разрешению продажи крепких спиртных напитков, включая водку.

Это вызвало резкий протест Троцкого. Руководствовавшийся принципом «чем хуже, тем лучше», он написал заявление, отвер­гавшее саму идею легализации водочной торговли. Правда, когда Пленум не поддержал ни Сталина, ни Троцкого, то Политбюро благоразумно приняло решение воздержаться от разворачивания дискуссии по этому вопросу.

Казалось бы, страсти улеглись, но член редколлегии «Правды» троцкист Преображенский нарушил это решение. Он опублико­вал «жареный» материал, и в ответ на этот явный демарш Сталин 30 июля провел в Политбюро постановление о снятии Преобра­женского с должности и назначении новой редакции газеты.

Это рядовое решение по перестройке редколлегии газеты вы­звало новый ажиотаж. Поскольку оно было принято в отсутствие главного редактора Бухарина, то он и отдыхавший вместе с ним на юге Зиновьев усмотрели в действиях Сталина «самоуправство». В тот же день Зиновьев подстрекательски написал из Кисловодска Каменеву: «Мы совершенно всерьез глубоко возмущены... И ты по­зволяешь Сталину прямо издеваться... На деле нет никакой тройки (Сталин — Зиновьев — Каменев), а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав».

Странное суждение честолюбивых людей о «диктатуре». Но важно не это. Обратим внимание на последнюю фразу из этого письма. Она свидетельствует, что в этот период с содержанием еще не оглашенного секретного «Письма к съезду» хранившая его Крупская уже ознакомила «близких друзей» Зиновьева и Каменева...

Письмо Зиновьева заканчивалось словами: «Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы будет неминуема. Ну, для те­бя это не ново. Ты сам не раз говорил то же».

Что это, если не признание в том, что оппозиция уже «оттачива­ла ножи»? Между тем Сталину стало известно о распространив­шихся слухах в отношении существования ленинского «Письма к съезду». На его прямой вопрос по этому поводу в обращении к от­дыхающим коллегам Зиновьев и Бухарин 10 августа ответили: «Да, существует письмо В.И., в котором он советует съезду не выбирать вас секретарем. Мы, Бухарин, Каменев и я, решили пока вам о нем не говорить по понятной причине... Но все это частности. Суть Иль­ича нет. Секретариат ЦК поэтому (без злых желаний ваших)... на деле решает все. Равноправное сотрудничество при нынешнем ре­жиме невозможно. Отсюда поиски лучшей формы сотрудничества. Ни минуты не сомневаемся, что сговоримся».

На высказанные в его адрес упреки Сталин в ответе Зиновьеву и Каменеву 11 августа без экивоков пояснил: «Было бы лучше, если бы вы прислали записочку — ясную и точную. Все это, конечно, в том случае, если вы в дальнейшем за дружную работу (я стал пони­мать, что вы не прочь подготовить разрыв как нечто неизбежное)... действуйте, как хотите...»

В постскриптуме он дописал: «Счастливые вы, однако, люди. Имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы... С жиру беситесь, друзья мои».

Однако «друзья» уже начали импровизацию, и их мышиная возня приняла гротескно-комический характер. Все свелось к то­му, что поправлявшие здоровье в Кисловодске Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов и Ворошилов устроили совещание во время прогулки в горах. Оно прошло в одной из окрестных пещер. И уже сама экзотичность выбора места символично свидетельствовала о воинственных и заговорщицких намерениях участников встречи.

После продолжительных дебатов все — за исключением Воро­шилова — сошлись во мнении о необходимости создания «полити­ческого секретариата» в составе Троцкого и Сталина. В качестве третьего лица предлагались Каменев, Зиновьев или Бухарин. Пост Генерального секретаря предлагалось ликвидировать.

Сталин, к которому участники этой келейной встречи обрати­лись за поддержкой, возразил против этой реформы. Он пояснил, что не может «руководить» без других членов Политбюро и канди­датов: Калинина, Томского, Молотова. Конечно, у Сталина не могло быть заблуждений в отношении истинных намерений участников «пещерного совещания».

Позже, на XIV съезде партии, он пояснил: «Из этой платформы ничего не вышло. <..> На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой (курсив мой. — К. Р.)».

Сталин не блефовал. Для опытного политика были очевидны ло­гика и цели участников сговора. Боявшиеся остаться наедине с Троцким, они пытались использовать Сталина как противовес. Но одновременно они стремились снизить эффект его прямых кон­тактов с низовыми организациями.