Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

Они, придя на готовое, ни единым словом не вмешались, ни единого слова не выставили против плана ЦК... Я утверждаю, что ни на Пленуме в сентябре, ни на совещании секретарей нынешние члены оппозиции не дали ни единого слова намека о «жестоком хозяйственном кризисе» или о «кризисе в партии» и о «демократии».

Обратив внимание на тактику фрондеров, свидетельствующую о неискренности, и продемонстрировав демагогичность оппози­ции, Сталин завершил выступление резким выводом:

«Оппозиция выражает настроения и устремления непролетар­ских элементов в партии и за пределами партии. Оппозиция, сама того не сознавая, развязывает мелкобуржуазную стихию. Фракци­онная работа оппозиции — вода на мельницу врагов нашей пар­тии, на мельницу тех, которые хотят ослабить, свергнуть диктатуру пролетариата».

Логическим следствием этого вывода стало решение конферен­ции «об организации массового приема в партию рабочих от стан­ка». Этот массовый прием, получивший позже название «ленин­ский призыв», был осуществлен еще до смерти Ленина. И, похоже, этот шаг стал своеобразным ответом на беспрецедентный коллек­тивный прием в РКП(б) еврейской ЕКП, о котором говорилось выше.

Затеяв дискуссию о «демократии», Троцкий совершил боль­шую стратегическую ошибку. Своим плохо обдуманным выступле­нием, рассчитанным на популизм, он невольно укрепил политиче­ские позиции сторонников Сталина. Сплачивая ряды большеви­ков, демонстрируя единство, Сталин разрушал и опасения Ленина о развале партии вследствие раскола.

Конечно, в состоянии болезни Ленин переоценил возможности Троцкого. И хотя выступая как носитель общего мнения, Сталин оставил возможность для компромисса с Троцким, власть проде­монстрировала свою реальную силу. Приняв курс Сталина, партия прошла важную веху своей истории.

Незадолго до начала конференции состояние Ленина улучши­лось, и окружавшие его близкие почувствовали облегчение. Аккре­дитованная на конференции от газеты «Правда» его сестра Мария Ульянова сообщила, что он знакомился с содержанием материа­лов. Крупская позже вспоминала, что «суббота и воскресенье ушли на чтение резолюций. Слушал Владимир Ильич очень вниматель­но, задавая иногда вопросы».

Правда, Крупская утверждала, будто бы «чувствовалось, что со­держание материалов очень его огорчило» и что «он перестал сме­яться, шутить, погрузился в какие-то думы», но сам Ленин уже не мог выразить своего мнения. 21 января на квартире у Сталина был Микоян, когда ворвавшийся Бухарин сообщил, что позвонила М.И. Ульянова и сообщила: «Только что в 6 часов 50 минут скончал­ся Ленин».

Все сразу стало иным. Сообщение из Подмосковья сразу ото­двинуло на задний план и партийные разногласия, и бесконечные дискуссии, и насущные заботы многомиллионной страны, так и не оправившейся ни от тектонических потрясений революции, ни от катаклизмов мировой и Гражданской войн.

В половине десятого вечера Сталин вместе с членами Политбю­ро на аэросанях выехал в Горки. Среди прибывших сюда руководи­телей партии Сталин шел первым. Он шел «грузно, тяжело, реши­тельно, — вспоминал В.Д. Бонч-Бруевич, — держа правую руку за бортом своей полувоенной куртки. Лицо его было бледно, сурово, сосредоточенно. Порывисто, страстно... подошел Сталин к изголо­вью. «Прощай, Владимир Ильич... Прощай!» Он приподнял руками голову Ленина, «почти прижал к своей груди... и крепко поцеловал его в щеки и лоб... Махнул рукой и отошел резко, словно отрубил прошлое от настоящего».

Недобрая весть, как темная туча, затуманившая горизонты бу­дущего, накрыла страну. Утром 23 января члены ЦК и Правитель­ства перенесли гроб на руках к железнодорожной станции. Царил лютый мороз, но траурную процессию встречали на каждом полу­станке; вдоль путей стояли тысячи людей. Это был поистине всена­родный траур.

Смерть Ленина не только разграничила прошлое от настояще­го — она во весь рост поставила вопрос о преемничестве в руково­дстве партии и страны. Нельзя утверждать, что эта смерть явилась неожиданностью, особенно для тех людей, которые были посвяще­ны в действительную информацию о состоянии его здоровья.

И для историков до сих пор остается загадкой поведение неко­торых персоналий того времени. В частности, это касается Троцко­го. За три дня до рокового исхода он выехал из Москвы. Обращает на себя внимание то, что в последние сутки накануне «отбытия» его дважды посетил один из лечащих Ленина врачей — Ф.А. Гетье, являвшийся и личным врачом семьи Троцкого. О чем они говори­ли, неизвестно.

Троцкий в своей автобиографии «туманно объясняет мотивы своего отсутствия» в Москве в момент кончины Ленина. В дни по­хорон он находился в Сухуми, куда выехал накануне, 18 января, якобы «для лечения своей экземы».

Получив телеграмму от Сталина о смерти вождя, Троцкий от­ветил, что не успеет на похороны, и исследователей удивляет, что председатель военного ведомства не воспользовался ни самолетом, ни специальным курьерским поездом, чтобы почтить память гла­вы государства и партии.

На смерть Ленина он откликнулся отсылкой по телеграфу двух­страничной статьи «Об умершем». Но позже, уже за границей, свои ощущения в эти дни он «красиво» описал в собственной био­графии: «Вместе с дыханием моря я всем существом своим ассими­лировал уверенность в своей исторической правоте».

Странно выглядит и поступок одного из военных — Тухачев­ского. Он, наоборот, в момент смерти Ленина находился в Москве, но почти демонстративно уехал в Смоленск, не оставшись на похо­роны. Симптоматично, что вскоре, 16 февраля, в белоэмигрант­ской газете «Руль» появилась заметка, озаглавленная «Тухачевский и Советская власть». В ней отмечалось: «Выступление Троцкого против «тройки» заставило ее насторожиться против тех военных начальников, которые особенно близки к Председателю Реввоен­совета. Среди них видное место занимает Тухачевский, командую­щий Западным фронтом».

Впрочем, военные и не скрывали своих симпатий. О демонстра­тивной поддержке Троцкого начальником Политуправления РККА Антоновым-Овсеенко еще в декабре 1923 года уже упоми­налось. Но, видимо, что-то не сложилось в планах оппозиции.

Невозвращенец Беседовский позже писал, что в начале 1924 го­да «Москва переживала критические минуты. В течение двух не­дель мы все ждали переворота. Троцкий мог, как Пилсудский, бук­вально в несколько минут овладеть властью... Но Троцкий смалоду­шествовал. Сталин тем временем вызвал из Харькова Фрунзе, быстро все переделавшего, заменившего командный состав свои­ми людьми с Украины. Через короткое время опасность переворо­та была устранена, а струсивший Троцкий безнадежно скомпро­метирован».