Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

Однако его судьба едва не подверглась и другому неожиданно­му повороту. В ночь на 15 сентября, нагрянув на квартиру дома, на­ходившегося в крепости, жандармы охранного отделения захвати­ли ручную типографию и архив Бакинской организации РСДРП.

Среди изъятых при обыске бумаг была обнаружена написан­ная от руки записка: «17 октября 1909 г. согласно решению Бакин­ского комитета Российской социал-демократической рабочей партии получил от Биби-Эйбатского отделения «Гуммета» 30 руб. на нужды техники (типографии. — К. Р.). Секретарь Бакинского ко­митета Коба». Кроме того, в попавшей в руки жандармов рукопи­си, написанной на 11 листах, под заглавием «Собрание конферен­ции БО РСДРП 25 октября» указывалось: «Ораторами выступают «Апостол», Коба, «Саратовец», «Петербуржец»...» Далее перечис­лялись еще 12 партийных кличек.

Ротмистр П. Мартынов мог торжествовать. Не скрывая этого, он докладывал в Департамент полиции: «Означенные рукописи по­служат к изобличению арестованных мною ранее Спандаряна, Иосифа Джугашвили (нелегальный Тотомянц)... и других, так как содержат в себе указания на их партийную принадлежность».

Действительно, так как охранке уже было известно, что под не­легальной кличкой Коба скрывался Иосиф Джугашвили, то иден­тификация его почерка могла служить вещественным доказатель­ством его принадлежности к запрещенной партии. Теперь в руках начальника охранки появились улики, которые могли иметь для Иосифа Джугашвили самые тягостные последствия. Привлечение к суду угрожало ему тюрьмой, каторгой или по меньшей мере веч­ным поселением в Сибири.

Но пока Мартынов строил свои планы в отношении судьбы ру­ководителя бакинских революционеров, дорога снова уводила Иоси­фа Джугашвили на Север. На этот раз ею путь к месту ссылки ока­зался короче — 18 дней. Он вновь оказался в Вологодской тюрьме 6 октября и пробыл здесь неделю, пока не поступило распоряже­ния губернатора: «Отправить в Сольвычегодск». Ему предстояло вернуться туда, откуда он бежал.

18 октября, когда северная зима уже свирепствовала не мень­ше, чем царский режим в России, политических отправили по эта­пу дальше. Путь из Вологды в Сольвычегодск под конвоем занял 10 дней, и 29-го числа Иосиф Джугашвили прибыл к месту отбывания наказания.

Знакомые места встретили его звенящей тишиной, видом на уже покрывшееся льдом озеро и унылые избы с почерневшими от дождей бревенчатыми стенами. Он поселился на Миллионной ули­це, упиравшейся одним концом в центр городка, а другим — выхо­дившей на окраину. Сколоченные из досок тротуары, обрамляв­шие разбитую осенней грязью дорогу, уже скрывал снег. Неболь­шая комната, освещавшаяся долгими вечерами тусклым светом керосиновой лампы. В ней стояли кровать и диван, изготовленные руками местных умельцев, круглые столики и стулья в простенках. Убранство дополняли голландская печь и кадки с растениями в уг­лах.

Старый «знакомец» — уездный исправник Цивилев уже заго­товил для строптивого беглеца постановление: «О привлечении к ответственности за самовольную отлучку по ст. 63 Устава о наказа­ниях сбежавшего и возвращенного поднадзорного Джугашвили». Каким было наказание, не установлено, но это и неважно. В годы усиленной «демократизации» России у многих людей, восприни­мающих любые глупости на веру, сложилось мнение, что пребыва­ние в царских ссылках было чем-то вроде поездки по бесплатной профсоюзной путевке в дом отдыха или санаторий. Сами ссыльные почему-то не разделяли такого мнения.

Арестованная в Саратове и с 19 сентября 1909 года высланная на два года в Вологодскую губернию С. Хорошенина 2 сентября 1910 года в частном письме пишет: «Плохо живут в нашем Сольвычегодске. Даже внешние природные условия отвратительны. Та­кая скудная и бедная природа. Только и жить тут мещанам. И вер­но, городок совсем мещанский... полицейские условия довольно сносные, но ссыльные не живут, они умерли. Живет каждый по се­бе, до другого мало дела. Сойдясь, не находят разговоров. ...Осталась библиотечка «так себе». В существующую же земскую библиотеку ссыльные должны вносить 3 руб. залога, это, конечно, непосильно ссыльным. Даже совместных развлечений нет, и ссыльные топят тоску в вине. Я тоже иногда выпиваю».

Не стоит придираться к 23-летней, к тому же «политически не­благонадежной», молодой возмутительнице российских порядков. Серафима Васильевна Хорошенина, родившаяся в 1887 году в селе Баженово Ирбитского уезда Пермской губернии в семье учителя, окончила Ирбитскую женскую гимназию 1. Она училась в лучшей школе купеческого Ирбита, где на первом пролете парадной лест­ницы с блестевшими бронзой перилами гимназисток встречал ог­ромный портрет императора в натуральный рост, что, по мнению содержателей гимназии, должно было воспитать у них благочестие и законопослушание. Однако, уехав после окончания гимназии в Саратов, за связь с социал-демократами Серафима оказалась в ссылке.

1Автор не может удержаться от соблазна и не упомянуть, что значи­тельно позже тоже учился в этом здании, называвшемся школой №1 им. А.М. Горького.

Впрочем, какая еще могла быть жизнь в северном захолустье, где из «градообразующих» объектов — кабаки, церковь и тюрьма? Жизнь в ссылках не текла, а теплилась. Проехав по Сибири, Антон Павлович Чехов пишет о жизни ссыльных: «Живется им скуч­но. Сибирская природа в сравнении с русскою кажется им однооб­разной, бедной, беззвучной; на Воскресенье стоит мороз, на Троицу идет мокрый снег. Квартиры в городах скверные, улицы грязные, в лавках все дорого, к чему привык европеец, не найдешь ни за какие деньги... Тоска и тоска! Чем развлечь свою душу? Прочтет ссыльный какую-нибудь завалящую книжку... вот и все... По прибытии на место ссылки интеллигентные люди в первое время имеют расте­рянный, ошеломленный вид; они робки и словно забиты... Одни из них начинают с того, что по частям распродают свои сорочки, про­стыни, платки и кончают тем, что через 2—3 года умирают в страшной нищете... Другие же мало-помалу пристраиваются к ка­кому-нибудь делу... Заработок их редко превышает 30—35 рублей в месяц».

В этот затхлый, холодный, томительно скучный и унижающий своим человеческим бесправием, полный эгоистического равноду­шия и отупляющего безразличия мир снова должен был погру­зиться Иосиф Джугашвили. В Сольвычегодске стало даже еще ху­же, чем во время его первого пребывания. Он поселился в доме Григорьева и большую часть времени проводил в своей комнате. Он читает, пишет, часто до поздней ночи, и хозяин слышит, как скрипят половицы, когда постоялец ходит из угла в угол. Кстати, привычка Сталина ходить во время совещаний, видимо, осталась от жизни в ссылке, и там же сложилась ею традиция работать по ночам.