Вольдемар Балязин - Начало Петровской эпохи

Для заседаний Бурмистерской палаты в Кремле отведен был дом с крепкими погребами для хранения денежных капиталов. Без царского указа, сверх однажды утвержденных пошлин, палата не отпускала ни одного рубля. Дела и тяжбы с иностранцами также приказано было разбирать в Бурмистерской палате. Таким образом, купеческое и промышленное сословие избавилось от всех прежних притеснений и лишних поборов, и когда Петр потребовал двойного платежа податей, сословие это беспрекословно, с благодарностью согласилось на эту плату. Так Петр достигнул одним учреждением двойной цели: исправил быт самого производительного в общественной жизни сословия и увеличил доходы государственные.

Введение гербовой бумаги

Около того же времени Алексей Курбатов, дворецкий боярина Шереметева, путешествовавший с ним по Италии, человек умный и догадливый, показал Петру новую статью дохода. По возвращении в Москву он в Ямском приказе подкинул письмо, адресованное на имя государя, а именно: «Поднести великому государю, не распечатав». В тогдашнее время таким образом обыкновенно бросали письма с доносом. Петр получил письмо это, распечатал его и вместо доноса о каком-либо умысле нашел план о введении гербовой бумаги для увеличения государственных доходов. Мысль эта чрезвычайно понравилась Петру, и он немедленно приказал в целом государстве ввести употребление гербовой бумаги трех видов: 1) под большим орлом, ценою 10 коп. за лист; 2) под средним орлом – по 1 коп.; 3) под меньшим орлом – по 1 деньге за лист.

Введение гербовой бумаги Петр считал очень важным 1) для увеличения государственных доходов; 2) для уничтожения ябедничества и подлогов, и 3) он посредством гербовой бумаги хотел утвердить крепостные акты на имения и дома. Сколь важна эта мысль казалась Петру, видно из того, как он за нее наградил Курбатова: он дал ему звание дьяка Оружейной палаты, в которой приказано было наблюдать за сбором с продажи гербовой бумаги; сверх того пожаловал ему каменный дом в Москве и значительное поместье.

Смерть Лефорта

Переговоры о мире с Турцией тянулись. Петр мог ожидать, что они прекратятся и тогда вести войну придется ему одному, без союзников, потому что Австрия и Польша уже подписали мир. Надобно было приготовиться к войне, но Петр хотел перенести ее с суши на море и потому спешил с постройкою флота. После обычных праздников, шуток и фейерверков на Масленице Петр накануне начала Великого поста отправился в Воронеж, чтобы осмотреть работы и речной флот изготовить для спуска к Азову с наступлением весеннего половодья.

Накануне отъезда в Воронеж Лефорт дал прощальный вечер и ужин. Погода, несмотря на февраль, стояла теплая; гостям сделалось жарко в комнатах, и пирующие вышли на чистый воздух в сад и до полуночи гуляли и пировали под открытым небом. Наконец гости распрощались со своим щедрым и гостеприимным хозяином; на другой день отправились в Воронеж и счастливо доехали до места; между тем Лефорт на другой день почувствовал сильнейший озноб и слег в постель.

Болезнь его, против ожидания, быстро усиливалась, и наконец открылось, что у Лефорта злая тифозная горячка, от которой он вскоре и скончался, на 40-м году от рождения.

Петр ничего не знал ни о болезни, ни о кончине своего любимца, по-прежнему строил суда и приготовлял их к спуску. К нему был отправлен нарочный с известием о кончине Лефорта. Прочитав письмо Ромодановского, Петр заплакал и в горе воскликнул:

– Друга моего не стало. Он неизменно любил меня и всегда был мне верен.

После полученного известия Петр тотчас поскакал в Москву для торжественного погребения Лефорта.

Похоронный обряд обставлен был с пышностью, еще в то время небывалою при боярских похоронах. Перед выносом тела царь приказал открыть гроб и в присутствии всего двора и посланников, громко рыдая, долго целовал мертвого в лоб и щеки. До самой лютеранской церкви он шел за гробом в трауре, перед первою ротою Преображенского полка, за нею следовали полки Семеновский и Лефортов с погребальной музыкой и с опущенными к земле ружьями. Все офицеры были в глубоком трауре.

Александр Данилович Меншиков

На предыдущих страницах этой книги вы, уважаемые читатели, уже встречались с Алексашкой Меншиковым – спутником Петра с его самых юных лет, солдатом потешного полка, затем поручиком и бомбардиром, незаменимым товарищем, плясуном и гулякой, разбитным малым, который не лез в карман за словом даже при встречах с иноземцами, когда ехал вместе с царем в Великом посольстве.

Меншиков не уступал Петру, превосходно работая топором на верфях Саардама и Амстердама, а когда во время стрелецких казней взял топор палача, то в иной день рубил до двух десятков бунташных голов.

Случилось так, что сначала он был слугой у Лефорта, а потом, познакомившись с Петром, стал сначала его денщиком, потом товарищем во всех его делах и забавах, а после смерти Лефорта и первым для царя другом.

Уже упоминавшаяся ранее историк С. А. Чистякова писала о Меншикове:

«Молодой сержант Преображенского полка, Александр Данилович Меншиков, был сын придворного конюха. Отец его, один из первых, записался в потешные, когда Петр призывал к себе охотников. Конюхи и потешные получали очень недостаточное содержание и потому должны были изыскивать средства, чтобы удовлетворить свои нужды; они сами, подобно стрельцам, не могли заниматься ремеслами и торговлею, поэтому предоставляли это своим женам и детям; вот почему рассказ о том, что Меншиков был продавцом пирогов, более чем правдоподобен. Пока сын потешного конюха Алексашка сам не поступил в потешные, он торговал пирогами.

Один из очевидцев рассказывает сцену, случившуюся в то время, когда Меншиков был уже очень знатным и богатым человеком; в этой сцене есть намек на детство этого любимца Петрова и на первоначальные его занятия.

Петр однажды очень сильно рассердился на Меншикова и грозно сказал ему:

– Знаешь ли ты, если захочу, то могу возвратить тебя тотчас же в твое прежнее состояние? Заставлю, так ты у меня тотчас же возьмешь свой кузов с пирогами и пойдешь бродить по лагерю, между солдатскими палатками, и будешь выкрикивать: «Пироги подовые!» Помнишь, как в старину делывал!.. Вон из комнаты! – и вытолкал его за дверь. Огорченный немилостью государя, Меншиков поспешно отправился к императрице Екатерине, второй жене Петра, рассказал ей свое горе и просил ее ходатайства; она пошла к Петру, уговаривала и успокаивала его. Между тем Меншиков где-то достал себе кузов с подовыми пирогами, повесил его себе ремнем на шею и явился в таком виде к Петру. Тот, взглянув на своего любимца, не мог удержаться от смеха и сказал:

– Слушай, Александр! перестань балагурить и бездельничать, или ты будешь хуже всякого пирожника!