Меликсетов - История Китая

142

строгой экзаменовке и делились на разряды. Имела значение, осо­бенно в Хань, и практика протекции, личной рекомендации, за которую поручители несли ответственность. В особой позиции находились представители высшей знати, перед которыми с лег­костью открывались все дороги. Позже некоторое распростране­ние получили такие формы карьеры, как право «тени» (высшие сановники могли способствовать продвижению кого-либо из своих близких родственников) или даже покупка ранга, степени и долж­ности, правда не из числа высших.
Администрация империи, формировавшаяся таким образом, имела несколько уровней. Высший уровень составляли столич­ные сановники, управлявшие палатами (административной, кон­трольной, дворцовой) и министерствами (обрядов, чинов, об­щественных работ, военного, финансового и др.). Эти ведомства имели свои представительства и на среднем уровне провинций и округов. Нижний же уровень власти обычно был представлен лишь одним номенклатурным чиновником, начальником уезда (уез­дов в империи обычно насчитывалось около полутора тысяч), в функции которого входила организация управления с опорой на богатую и влиятельную местную элиту. И хотя чиновники, как правило, назначались не в те места, откуда они были родом (при­чем обычно они перемещались в среднем раз в три года, дабы не прирастали к должности и не увязали в злоупотреблениях), эле­менты коррупции в империи всегда существовали, а в моменты стагнации и кризисов стократ возрастали. Правда, существовали и противостоявшие им контрольные инспектора, наделенные огромными полномочиями. Это всегда служило серьезным про­тивовесом коррупции, не говоря уже о том, что традиционные нормы конфуцианства были непримиримы к их нарушителям, что также во многом ограничивало аппетиты власть имущих, по­буждая их действовать осторожно и соблюдать меру.
Все эти институты, складывавшиеся веками, отрабатывавшие­ся практикой и существовавшие в период Хань в самой началь­ной и несовершенной своей форме, способствовали Тем не менее укреплению администрации империи. Именно благодаря им и ле­жавшему в их основе конфуцианству с его строгими и беском­промиссными принципами, по крайней мере, на первую поло­вину династийного цикла приходились времена стабильности и процветания. Они же в меру своих сил сдерживали деструктивные явления в период второй половины цикла, стагнации и кризиса, причем в рамках каждой династии эти процессы протекали в за­висимости от конкретной ситуации. В период правления второй династий Хань события складывались таким образом, что уже с начала И в., когда заметно усилился и все явственней проявлялся

143

процесс поглощения земель и соответственно укрепления пози­ций все тех же сильных домов, правители империи не только оказались не в состоянии противодействовать кризису, но и от­кровенно отстранились от государственных дел, предоставив ведение их временщикам из числа родственников императриц и находившихся в сговоре с ними влиятельных евнухов, полити­ческий вес и реальная значимость которых постоянно возрастали.
В результате двор империи стал утопать в интригах, евнухи и временщики, организованные в клики, стремились уничтожить друг друга и возвести на престол очередного императора из чис­ла своих ставленников. С этим, естественно, не могла смириться набиравшая политическую мощь, но отдаленная от двора кон­фуцианская бюрократия. Ее представители в столице сетовали на чрезмерные траты двора и стяжательство временщиков и евнухов. В провинции резко возросло недовольство родственниками и став­ленниками придворных евнухов и временщиков, чувствовавши­ми безнаказанность и творившими произвол. В активную полити­ческую борьбу в середине II в. включились учащиеся конфуцианс­ких школ, особенно столичной Тай-сюэ. Во всю мощь развернулось в стране упоминавшееся уже движение «чистой критики», ста­вившее своей целью прославить имена честных и неподкупных, противопоставив их лихоимцам двора. В ответ на это влиятельные евнухи и царедворцы обрушились с жестокими репрессиями на идейных руководителей конфуцианской оппозиции. В 70-х гг. II в. противоборство приняло открытый характер, причем временщи­ки явно одерживали верх над своими противниками.
Пока политическая борьба на верхах империи развивалась и становилась все более острой, кризисные явления в хозяйстве обретали свою завершенную форму. Крестьянские земли перехо­дили в руки сильных домов, количество податных земледельцев сокращалось, и соответственно уменьшался поток налогов в каз­ну. Разоренные общинники пополняли ряды недовольн ^1х, по­рядка в стране становилось все меньше. В такой обстановке мно­гие из сельского населения предпочитали отказаться от своих прав на землю и перейти под покровительство тех богатых односель­чан, кто мог себя и их обеспечить надежной защитой в становя­щееся все более тревожным время. В наступавший период стагна­ции и разброда и к тому же на фоне острых столкновений при дворе ситуация в империи становилась нестабильной и неуправ­ляемой. Именно в эти годы и начало набирать силу социальное недовольство народа, принявшее на сей раз форму сектантско-религиозного движения под лозунгами даосизма.
Философская доктрина Лао-цзы и Чжуан-цзы на рубеже нашей эры все более определенно трансформировалась в религиозные

144

по своей сути поиски спасения и благоденствия. Разумеется, дао­сизм как доктрина и в имперском Китае не утратил своей рели­гиозно-философской идеи, сводившейся в конечном счете к слия­нию с Дао, к достижению Дао. Но на массовом народном уровне высокая философия все определенней и очевидней захлестыва­лась религиозно-сектантскими идеями, в основе которых б^хли и естественное стремление каждого к продлению жизни и дости­жению бессмертия (как за счет волшебных эликсиров и талисма­нов, так и в результате тяжелой аскезы, дематериализации орга­низма), и извечные крестьянские идеалы великого равенства в упрощенно организованном социуме, свободном от давления со стороны государства и его бюрократии.
Идеи равенства нашли свое отражение в трактате «Тайпин-цзин», который в свою очередь стал фундаментом даосской сек­ты «Тайпиндао». Глава этой секты Чжан Цзюэ, прославившийся искусством врачевания и, по преданию, спасший множество лю­дей в годы эпидемии, на рубеже 70—80-х гг. II в. неожиданно ока­зался во главе многочисленного и политически активного дви­жения сторонников нового «желтого» неба, которое в 184 г. (на­чало очередного 60-летнего цикла, игравшего в Китае роль века) должно было прийти на смену погрязшему в пороках «синему» небу династии Хань. Покрывавшие свои головы желтыми платка­ми сторонники секты планировали в этот сакральный момент поднять восстание, о чем, естественно, вскоре стало известно всем в Китае.
Народное восстание, а точнее, слухи о подготовке его были как гром среди ясного неба для погрязших в междоусобной борь­бе правящих верхов. Обвиняя и подозревая друг друга в сотруд­ничестве с мятежниками, они в конечном счете почти объеди­нились в борьбе против нового врага. С восстанием «желтых повя­зок», вспыхнувшим, как и предполагалось, в начале 184 г., власти справились достаточно быстро, тем более что подавление его началось еще до того, как наступил роковой момент. И хотя от­ступившие в дальние районы империи отдельные отряды повстан­цев еще достаточно долго продолжали напоминать о себе, глав­ным итогом неудавшегося восстания было то, что оно как бы поставило точку на затянувшемся противоборстве в верхах и зас­тавило наиболее активные и энергичные силы в империи при­бегнуть к тактике открытой борьбы, что практически означало конец династии Хань.
В борьбу на высшем уровне вмешались не только армейские генералы, но и наиболее могущественные из сильных домов на местах. В ходе военных действий был до основания разрушен и сожжен Лоян, а двор переехал в Чанань, древнюю столицу страны.