Меликсетов - История Китая

133

текстах они именовались различными терминами) делили между собой (порой в ходе жестокого соперничества) власть и влияние. Обездоленные крестьяне нередко должны были покидать свои родные места и уходить на новые, где они оказывались в поло­жении зависимых клиентов (кэ, букв. — «гость») от все тех же деревенских богатеев. Вынужденные в условиях неэффективной власти центра сами заботиться о своем благополучии, сильные дома обрастали набранной из неимущих и пришлых людей до­машней стражей (буцюй), которая в критической ситуации могла выступать как вполне боеспособное воинское формирование.
Ворочая многими миллионами, а то и десятками миллионов монет, о чем часто упоминается в источниках, сильные дома не только становились общепризнанной и имеющей реальную власть элитой империи, но и обретали возможности для влияния на аппарат администрации. Более того, аппарат администрации на уровне уезда и округа в основном комплектовался именно из представителей этих сильных домов и уж во всяком случае силь­но зависел от их «общего мнения».
Почему сильные дома в период упадка империи оказались в ханьской деревне столь влиятельной силой? Дело в том, что по­мимо чисто экономических факторов (обогащение деревенского меньшинства в условиях товарного хозяйства) мощи богатых кла­нов в сельской общине активно способствовали и некоторые дру­гие. Во-первых, как только стало возможным правдами и неправ­дами приобретать общинные земли, все получавшие высокие оклады чиновники и обогатившиеся за счет рыночных операций собственники начали стараться вкладывать свои доходы именно в землю, что было не столь прибыльным, сколь престижным и надежным. Это, естественно, способствовало практическому слия­нию деревенской элиты со всеми сильными мира сего, и прежде всего с влиятельной элитой чиновников. Во-вторых, важную роль играло ослабление власти как таковой.
В условиях эффективной власти центра любой причастный к власти был прежде всего чиновником и лишь во вторую очередь — собственником. Тот краеугольный постулат, что власть порожда­ет и сохраняет свою собственность и что собственность власть имущего опосредована именно его причастностью к аппарату администрации, был понятен всем, ибо восходил к древнему принципу власти-собственности. Но коль скоро наступал кризис власти и казна соответственно пустела, а интересы чиновника оказывались существенно затронутыми, ситуация изменялась. Чиновники, с одной стороны, начинали более жестко давить на и без того стонавшую от ударов кризиса деревню, что вело к разорению крестьян и углублению кризиса, а с другой — они все

134

больше ощущали интересы собственников как свои и даже (в из­менившейся ситуации) как первостепенные.
Сплетение интересов деревенской имущественной элиты и аппарата администрации на местах в свою очередь резко усугубля­ло экономический кризис, что влекло за собой дальнейшее ослаб­ление и политическую децентрализацию государства. Именно этот процесс и наблюдался в конце первой династии Хань. Он проявлялся прежде всего в ощутимом уменьшении роли государ­ственного администрирующего начала в стране, а также в том, что функции власти фактически оказывались в руках сильных домов с их обширными землями, денежными ресурсами, обиль­ной клиентеллой и к тому же с претензиями на высокий нрав­ственный потенциал, аристократизм духа и высокие конфуциан­ские стандарты.
Восприняв в качестве социально-нравственной основы кон­фуцианский идеал благородного мужа (цзюнь-цзы) и стремясь своим образом жизни продемонстрировать высшие нормативы бытия воспетого в конфуцианских трактатах типа «Или» слоя аристократов-чиновников ши, представители деревенской элиты (все те же сильные дома) именно себя считали охранителями добродетельных устоев рушащейся под ударами кризиса империи. Именно себя они все чаще именовали «надеждой народа» и «достойными мужами», обладающими нравственной чистотой ис­тинных ши. Стремясь сохранить за собой право на выражение «общего мнения» и выступления с позиций «чистой критики», сильные дома ревниво следили друг за другом, что объективно способствовало сохранению и культивированию в их среде высо­кого стандарта конфуцианской нормы, более того, — формиро­ванию своеобразного аристократизма духа. Аристократизм этот отличался от соответствующего стандарта феодальной структуры Чуньцю тем, что опирался не столько на реалии социально-поли­тических прерогатив наследственной знати, сколько на высокую репутацию, на создание и сохранение конфуцианского «лица». «Потерять лицо», т.е. лишиться репутации, было для ревностного конфуцианца непереносимым ударом, вынести который мог да­леко не каждый из них.
Разумеется, все эти черты и важнейшие характерные призна­ки элиты формировались в ханьском Китае постепенно, оттачи­ваясь веками. Но именно они означали, что идеи и замыслы У-ди и Дун Чжуншу, положенные в фундамент послециньской импе­рии, начали обрастать традициями. Теми самыми конфуциански­ми традициями, которым суждено было сохраниться в веках и оказывать свое влияние на Китай вплоть до наших дней. И следу­ет особо подчеркнуть, что с наибольшей силой и эффективностью

135

эти традиции реализовывали себя лишь в условиях сильной влас­ти центра, тогда как при ослаблении этой власти они только со­хранялись, причем прежде всего и главным образом именно на низовом уровне, на уровне все той же местной элиты.
Результатом подобного рода тенденции оказывались и рефор­мы, к которым обычно прибегали властители китайской импе­рии в периоды ослабления их власти, стагнации и тем более кри­зисов. Смысл всех известных специалистам реформ в истории империи сводился к тому, чтобы с помощью традиционных кон­фуцианских рекомендаций и соответствующих механизмов вос­становить утраченный обществом порядок и тем самым активно противостоять деструкции и хаосу. Первая из такого рода реформ связана с именем известного ханьского правителя Ван Мана.
Вообще-то попытка реформ, направленных преимущественно на обуздание аппетитов богатых сильных домов, была сделана еще в годы правления Ай-ди (6—1 гг. до н.э.), но успеха не имела. Вскоре после этой неудачи власть в стране захватил Ван Ман, тесть императора Пин-ди (1—5 гг.) и регент при малолетнем его сыне. В 8 г. он низложил малолетнего императора Ин-ди и про­возгласил себя основателем новой династии Синь. Став импера­тором и проявив себя ревностным конфуцианцем, ярым сторон­ником традиций, Ван Ман приступил к реформам, являвшим собой причудливую смесь идеализированных конструкций с ре­альными и даже суровыми мерами, направленными на подрыв всесилия самовластной элиты на местах. Первой и главной зада­чей нового императора было укрепление государственной власти и всей тесно связанной с ней системы централизованной редис-трибуции.
Именно с этой целью Ван Ман объявил все земли в империи государственными и строго запретил их куплю-продажу. Конфис­кованные таким образом владения сильных домов предназнача­лись для распределения между всеми теми частнозависимыми, кто не имел своей земли и находился на положении арендато­ров, клиентов, а то и просто рабов в домохозяйствах могуще­ственных деревенских кланов. В качестве нормативного принципа для распределения была избрана схема Мэн-цзы о цзин-тянь, причем утопичность ее нимало не смутила реформатора, для ко­торого самым важным были не строго поделенные на четкие квад­раты по 100 му (ок. 7 га) поля, но сам принцип, заложенный в этой схеме. Принцип же исходил из того, что есть только два вида земельного владения — крестьянский и государственный, и, таким образом, во взаимоотношениях между земледельцем и казной нет места никаким посредникам, вчерашним богачам-соб­ственникам.