Меликсетов - История Китая

130

династийной истории Хань-шу, задавал важные для него вопро­сы о том, как следует управлять империей, по каким критериям подбирать помощников и чиновников, как интерпретировать древнюю мудрость применительно к задачам сегодняшнего дня и т.п. Насколько явствует из текста главы, наиболее; умные и точ­ные ответы на поставленные вопросы давал старший современ­ник У-ди, выдающийся конфуцианец ханьского времени Дун Чжун-шу.
Дун Чжун-шу был не просто великолепным знатоком и рев­ностным адептом учения Конфуция, на изречения которого он постоянно ссылался и чью хронику «Чуньцю» сделал основой собственного сочинения «Чуньцю фаньлу». Исторической заслу­гой этого выдающегося мыслителя было то, что он сумел вплес­ти в ткань конфуцианства возникшие и вошедшие в обиход, об­ретшие популярность и признание новые неконфуцианские идеи, будь то связанные с именем Цзоу Яна концепции об инь—ян и у-син, некоторые идеи Мо-цзы (например, о небесных знамени­ях) или даосов с их категорией ци и иными элементами космо­гонии в древнеиндийском стиле, т.е. с немалой Долей мистики. Именно в этой внешне весьма эклектической идейно-философс­ко-религиозной доктрине и нашел свое завершение тот синтез, о котором уже не раз упоминалось.
Заслуживает внимания то обстоятельство, что этот синтез был ненавязчив, он лишь вплетался узорами в конфуцианскую ткань; что конфуцианство было основой учения Дуна, которое и легло затем в фундамент государственной официальной идеологии ки­тайской империи и получило название ханьского конфуцианства. Интересно заметить, что именно у Дуна впервые прозвучала идея о том, что сам Конфуций обладал всеми достоинствами для того, чтобы Небо в свое время обратило на него внимание и вручило ему Великий Мандат на управление Поднебесной. Хотя этого, как известно, не случилось, о чем в свое время скорбел и сам Конфуций, такого рода допущение лишь возвеличивало велико­го мудреца в глазах поколений.
Нельзя сказать, что после нововведений Дун Чжун-шу в ки­тайской империи больше не было споров, затрагивающих прио­ритет конфуцианства. Они проявили себя, например, в ходе ожив­ленной дискуссии по поводу государственных монополий, состо­явшейся в 81 г. до н.э. при преемнике У-ди императоре Чжао-ди и зафиксированной чуть позже Хуань Куанем в трактате «Янь те лунь» (Спор о соли и железе). Борьба вокруг того, оставить мо­нополии или упразднить, вылилась в открытый спор между теми, кто склонялся в пользу легистских методов управления (государ­ственные монополии), и конфуцианцами, считавшими, что не

131
5*

сила государства, а добродетели государя должны привлекать лю­дей. Здесь важна даже не дискуссия сама по себе (хотя она и весь­ма, интересна, ибо уделила много внимания аргументации сто­рон), сколько то, что в конечном счете спор между представите­лями разных подходов к управлению империей внес свой весомый вклад в создание той самой гигантской иерархической системы централизованной бюрократической администрации, которая в ее идеальной форме была предложена конфуцианцами еще в трактате «Чжоули». Разумеется, теперь схема «Чжоули», обога­щенная заимствованными у легистов хорошо разработанными институтами управления, перестала быть идеальной конструк­цией, а, напротив, обрела плоть и кровь, превратилась в реаль­ность. Собственно с обретением этой реальности имперский Ки­тай и стал тем государством, которым он продолжал быть, с незначительными идейными и институциональными изменени­ями, вплоть до XX в.
Таким образом, древнекитайский период становления основ цивилизации и государственности, создания зрелого и достаточно совершенного в основных своих параметрах аппарата админист­рации централизованного государства пришел к своему логичес­кому завершению. В ханьском Китае времен У-ди конфуцианско-легистский аппарат власти с его вышколенными чиновниками, тщательно отбиравшимися перед назначением на должность из числа хорошо зарекомендовавших себя знатоков официальной конфуцианской доктрины, стал итогом длительного процесса синтеза идей и эволюции политических и социальных институ­тов. Необходимый элемент принуждения в рамках имперской ад­министрации гармонично сочетался с традиционным патерна­лизмом, а веками воспитывавшаяся социальная дисциплина ори­ентированных на почтение к старшим подданных подкреплялась конфуцианским духом соперничества и самоусовершенствования, который в условиях имперского Китая всегда был двигателем, позволявшим огромной административной машине не застоять­ся, не заржаветь. И хотя после У-ди ханьский Китай вступил в полосу затяжного кризиса (вообще последующая история страны развивалась циклами, от расцвета и стабильности к кризису и упадку, а затем к очередному расцвету), заложенных традицией, преимущественно конфуцианством, потенций вполне хватило для того, чтобы китайская цивилизация и государственность сохра­нили свою жизнеспособность.

132

3. ДИНАСТИЯ XAHB ПОСЛЕ У-ДИ. РЕФОРМЫ ВАН МАНА
После смерти У-ди ханьский Китай, как упоминалось, всту­пил в длительный период стагнации, а затем кризиса. Если в годы сильной централизованной власти в функции специально назна­чавшихся инспекторов (тех же цензоров-прокуроров, которые существовали при династии Цинь) входило, помимо прочего, следить за тем, чтобы «земли и дома местных могущественных семей не превышали» установленной нормы, а правители на ме­стах «справедливо вершили суд и не притесняли народ», то с развалом эффективной власти центра ситуация резко изменилась. Слабые и безвольные преемники У-ди оказались не в состоянии контролировать власть на местах. Более того, слабостью ханьской империи была недостаточная степень институционализации именно низшего звена администрации. Еще не установилась твер­дая и апробированная практика подготовки и умелого использо­вания кадров чиновников этого самого массового низового уров­ня. Кроме того, слабости неустоявшейся системы комплектова­ния чиновников способствовало ожесточенное соперничество местной элиты с формирующимся имперским бюрократическим аппаратом.
Дело в том, что за вторую половину I тыс. до н.э. существенно изменился характер древнекитайской деревни-общины. Если до того деревня-община представляла собой совокупность пример­но одинаковых по степени зажиточности дворов, а имуществен­ная разница между ними, коль скоро она становилась заметной, гасилась за счет спорадического перераспределения общинной земли, то с развитием процесса приватизации и товарно-денеж­ных отношений неравенство, пусть не сразу, стало заметным и в деревне. Особенно социальное и имущественное неравенство стало проявлять себя именно в ханьское время, когда жесткие стандар­ты легизма, сурово ограничивающие частного собственника, были существенно ослаблены и очень многое зависело от того, сколь эффективно осуществляют контроль над страной государствен­ный аппарат, имперская власть центра.
Пока власть, особенно при У-ди, была сильна, равенство в деревне искусственно поддерживалось (за чем и обязаны были, как о том только что упоминалось, следить специальные инс­пектора). Но как только власть начала слабеть, центробежные силы на местах все активнее стали проявлять свои возможности. В де­ревнях возникали крепкие хозяйства, которые быстро богатели и прибирали к рукам все новые и новые земли, превращая их вче­рашних обладателей в арендаторов и наемников. Возникавшие на этой экономической основе так называемые «сильные дома» (в