Мирослав Морозов - Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

«Наступил самый ответственный момент. Ночью пользо­ваться оптическим прицелом для бомбометания нельзя, по­этому на наружной стороне борта самолета установлен визу­альный угломер, по которому штурман определяет необходи­мый угол сбрасывания бомб, в зависимости от высоты полета и скорости машины (эти углы рассчитываются заранее). У ме­ня был установлен угол на высоту три пятьсот. Астахов (пилот МБР лейтенант Астахов. — М. М.) забрался немного выше, чтобы заходить на цель с небольшим снижением — это собьет расчеты зенитчиков даже в том случае, если нас поймают прожектористы. Но над целью высота должна быть точно три пятьсот, причем в горизонтальном полете, иначе бомбы пой­дут мимо.

Внимательно слежу за землей. Уже отчетливо видна взлет­ная полоса, рулежные дорожки вражеского аэродрома…

— Разворот! — подаю команду. Астахов кладет машину в крутой левый вираж. Взлетная полоса быстро ползет вправо, к носу самолета. Поднимаю руку, и Астахов резко вырывает машину из виража. Припадаю к угломеру. Цель сползает вле­во, под самолет, значит, нас сносит вправо. Показываю Астахову рукой: доверни влево! Он точно исполняет команду. Те­перь цель идет точно по линии угломера. Все ближе и ближе к расчетному углу. Гулко лопается где-то рядом зенитный сна­ряд, потом другой, противно шаркнул по крылу луч прожекто­ра, но не зацепился, проскочил, потом спохватился — заме­тался по небу, ищет…

Как медленно движется цель! Скорей бы, скорей! Терпе­ние, еще секундочку. Передний обрез взлетной полосы, нако­нец-то, приближается к светлой линии угломера. Пора! Нажи­маю на кнопку бомбосбрасывателя, чувствую, как легонько вздрагивает самолет, освобождаясь от груза, по привычке взглядываю вправо-влево под плоскости, не зависла ли бом­ба по какой-то причине (и такое бывает!). — Отворот! Аэро­дром поплыл под самолет. Высунувшись из кабины, я смотрю вниз, хочу убедиться, куда легли бомбы. Вот яркие вспышки почти одновременно перечеркнули чуть наискосок взлетную полосу. Одна вспышка все больше и больше разгорается. Значит, поражена какая-то цель, скорее всего самолет».

К данному описанию необходимо добавить некоторые де­тали. Летающие лодки летали на задания группами по четыре машины, хотя для того, чтобы избежать столкновений в возду­хе, стартовали поодиночке с небольшим интервалом. В груп­пу входили два осветителя с четырьмя бомбами САБ-100 и два бомбардировщика с восемью ФАБ-50 или четырьмя ФАБ-100. На аэродром все также возвращались самостоя­тельно. Включение огней и прожекторов при посадке во всех случаях вызывало «нервную реакцию» немецких артиллери­стов, так что включались они лишь на короткие промежутки времени с длительным интервалом. Неудивительно, что, взлетая в таких условиях по два-три раза за ночь, летчики иногда допускали ошибки, и тогда с летающими лодками ре­гулярно происходили аварии и катастрофы.

Советское командование считало, что только с 22 марта по 22 апреля немцы потеряли в Саки 25, а в Сарабузе один са­молет, а еще 12 машин получили повреждения. Увы, это было не так. По немецким данным, в феврале группа I/KG100 поте­ряла уничтоженными и поврежденными пять «хейнкелей», в марте — один и в апреле — четыре. В Сарабузе два «мессер­шмитта» JG77 сгорели в ночь на 26 марта и один — 5 апреля. Торпедоносная группа II/KG26 потеряла поврежденными три машины (по одной за каждый месяц), группы пикирующих бом­бардировщиков — одну уничтоженную в апреле и одну повре­жденную в феврале. Кроме того, немцы потеряли Bf-109, когда 6 апреля пара истребителей попыталась атаковать возвра­щавшуюся с бомбежки Саки группу Пе-2. В развернувшемся бою инспектору ВВС ЧФ подполковнику Н. А. Наумову удалось сбить «мессершмитт» аса фельдфебеля Рудольфа Шмидта (42 воздушные победы), который пропал без вести. Ответным огнем с «мессеров» была повреждена одна из «пешек», убит ее воздушный стрелок. При посадке у бомбардировщика сло­жились стойки шасси, но мастерам-ремонтникам удалось вернуть поврежденный самолет в строй. Единственной бое­вой потерей при налетах на аэродромы советской стороны стал МБР-2 ст. лейтенанта Чепуренко, не вернувшийся с бом­бардировки Саки в ночь на 8 апреля.

Налеты на немецкие аэродромы в период с 22 апреля по 22 мая осуществлялись с заметно меньшей интенсивностью. Саки советские самолеты бомбили 162 раза, Сарабуз — 22 и Евпаторию (с 23 апреля здесь базировались бомбардировоч­ная группа III/LG1 и часть торпедоносной II/KG26) — 70 раз. Это отчасти объяснялось введением с 5 мая нового плана ве­дения воздушной разведки над морем, что потребовало боль­шого отвлечения МБР на данный вид деятельности. Дело в том, что, слабо представляя себе планы противника, совет­ское командование опасалось, что немцы могут попытаться высадить морские десанты на побережье Азовского моря. Больше стали отвлекаться самолеты и на прикрытие кораб­лей в море. Из-за заметного увеличения активности немецких истребителей весьма сократилось количество дневных выле­тов — всего 29 из 254 на бомбардировку аэродромов. Главное внимание по-прежнему приковывал аэродром в Саки, на ко­торый было сброшено 85 тонн бомб, и считались уничтожен­ными 15 «юнкерсов» (по немецким данным, один «хейнкель»). На Евпаторию обрушилась 41 тонна бомб, и считались унич­тоженными восемь машин (реально вдвое меньше). На Сара­буз упало всего 25 тонн бомб, разрушивших один «мессер­шмитт» из недавно прибывшей на театр группы II/JG52. Чем же объясняется такое снижение эффективности? Помимо объективных причин, таких, как ночное время и сильное про­тиводействие зенитной артиллерии, в отчете ВВС ЧФ отмечает­ся еще одна. Все ночные рейды проводились по определен­ному шаблону, который предусматривал обязательную вечер­нюю разведку аэродрома, как правило, с фотографировани­ем расположения самолетов на стоянках. Экипажи ночников тщательно готовились к вылету, изучая эти фотоснимки. Ко­гда же они прилетали и сбрасывали осветительные бомбы, выяснялось, что на указанной стоянке самолетов нет. После захода солнца немцы перемещали бомбардировщики на но­вые места и тщательно их маскировали. В этой ситуации эки­пажам МБРов и ДБ-3 оставалось только бомбить аэродром­ные постройки, часть из которых, несомненно, являлась лож­ными объектами, и подсчитывать число костров на земле, которые с целью дезинформации могли разжигать и сами немцы. Именно поэтому наибольший эффект имели первые февральские рейды, когда противник еще не успел изучить нашу тактику и выработать действенные меры противодейст­вия ей.

Для полноты картины боевой деятельности севастополь­ской авиагруппы следует упомянуть об эпизодической попыт­ке возобновить боевые действия на вражеских коммуникаци­ях у румынского побережья.